Джон Херси: Возлюбивший войну

- Ну, хорошо, сбросьте пулеметы. Да, Лемб! Ты настроился на станцию наведения?

- Настроился, сэр. Со станции сообщают, что у нас получается неплохо.

Никогда еще Лемб не выглядел таким деятельным. Вспоминая сейчас события прошлого, должен сказать, что в течение последних минут этого долгого, похожего на сон полета в каждом из нас жила какая-то отчаянная решимость, рвение и неестественная бодрость.

Я включил свой передатчик и доложил станции наведения, что снизился до тысячи двухсот футов и через три-четыре минуты начну садиться.

Добрый голос из соседней комнаты ответил:

- Действуйте. Мы связались с людьми из Морской спасательной службы. Они моментально подоспеют к вам. Счастливой посадки, старина!

Пото я приказал Лембу наглухо закрепить аварийный сигнал и расправиться с "закуской". Все секретные позывные и частоты записывались на тонкой бумаге, которую, согласно инструкции, радист был обязан проглотить перед вынужденной посадкой.

Через минуту он связался со мною и сообщил:

- М-м-м... До чего ж сытно и вкусно!

Самолет застрясло, и я догадался, что один из наших пулеметов открыл огонь.

- Боже, это еще чей пулемет?

Стрелял Хендаун. Он, видимо, слишком любил свои пулеметы, чтобы вышвырнуть их в море. Мне припомнилось, как он обнимал их, как нежно прижимался щекой к стволу, когда мы в грузовике возвращались с аэродрома. Нег объяснил, что отбивал атаку фрица. Это был, мелькнуло у меня, Мерроу, только с немецкой фамилией.

Я велел Негу сесть в кресло второго пилота, поскольку не мог обойтись без его помощи, приказал всем надеть спасательные жилеты и собраться в радиоотсеке; пусть кто-нибудь, добавил я, наденет спасательный жилет на Мерроу. У нас все еще было в запасе футов пятьсот, но вода казалась совсем рядом. По морю катились сравнительно невысокие волны, и между гребнями не белели перистые полосы пены, как бывает при сильном ветре. Я медленно развернул самолет еще несколько севернее, стараясь поставить его прямо против ветра. Немец оставил нас в покое.

- Вы надели спасательные жилеты?

Никто не ответил, хотя члены экипажа были достаточно опытны и, конечно, оставили кого-нибудь на внутреннем телефоне; общее молчание показывало, что мое распоряжение выполнено.

Решив, что некоторая официальность не повредит делу, я приказал:

- Всем быть в полной готовности к посадке на воду!

Я застегнул привязной ремень; Нег последовал моему примеру. Я открыл окно со своей стороны; Нег уже сделал это раньше.

Тут мне вспомнился летчик по фамилии Чиини, спасенный после вынужденной посадки на воду. Сидя в офицерском клубе в одном из мягких кожаных кресел, он отпивал небольшими глотками виски, пото ставил на стол стакан и говорил: "Когда вы пьете жидкость, она кажется вам мягкой, но когда приходится садиться на нее... - Он ударял кулаком в раскрытую ладонь. - Садиться на воду - все равно что в машине, идущей миль шестьдесят в час, налететь на каменную стену".

Однако нам предстояло слишком серьезное испытание, и я тут же позабыл о Чиини.

Хендаун знал, что нужно делать, - он выпустил закрылки, выключил двигатели, зафлюгировал винты, выключил подачу горючего и зажигание. Все это время мы громко переговаривались друг с другом.

Внезапно наступило молчание, нарушаемое лишь свистом ветра. Волны - ряды каменных стен, о которых говорил Чиини, - с бешеной быстротой мчались внизу.

Я держал штурвал кончиками пальцев и буквально нащупывал путь; в горле у меня беззвучно билось: Дэф, Дэф, Дэф.

Я планировал, как при обычной посадке, с полностью выпущенными закрылками, в последний раз, выравнивая самолет, потянул штурвал; мы скользили, скользили, скользили над водой в положении для посадки на три точки, хотя, быть может, с немного более опущенным хвостом, чем обычно.

Самолет ударился о воду. Я зажмурился. Удар оказался потрясающим. Я поднял руки, чтобы защитить лицо. Открыл глаза. Мы целиком погрузились в воду. Вода вливалась в отверстие люка и в мое окно; из приборной панели било десятка два маленьких фонтанчиков. Что-то тянуло еня вперед. Навалившись на штурвал, я протянул правую руку к пряжке привязного ремня.

Но вот в переднем ветровом стекле показался дневной свет!

Мы приняли горизонтальное положение, и вода перестала вливаться в машину со всех сторон. Я смутно сообразил, что нос самолета погрузился было в воду, но машина тут же приняла нормальное положение.

Потом я оказался за окном в воде, дернул шнуры спасательного жилета и увидел, что Лемб, стоя на крыле, пытается вытащить из-за обшивки бомбового отсека надувной спасательный плотик. Он, вопреки ожиданию, не поддавался. Лемб ругался и продолжал тянуть. Вскоре на волнах закачалось и крыло, я вскарабкался на него и увидел в воде Брегнани и Клинта. Лемб, наконец, вытащил плотик. Он надулся только частично, но мы все равно вчетвером забрались на него.