Елена Кошевая: Повесть о сыне

"Всё. Теперь за мной..."

Но это была она, моя мама. Её снова избили в полиции. Выпустили, как приманку для Олега. Стало ясно, почему и меня не берут до сих пор. Ждут и следят.

Всю ночь проплакали мы с ней над стихами Олега, что дал он мне на прощанье. Вот они:

Ты, родная, вокруг посмотри:

Сколько немцы беды принесли!

Голод, смерть и могилы везде,

Где прошли по Советской земле.

Ты, родная, врагам отомсти

За страданье и слёзы свои,

За мученье и смерть сыновей,

За погибших советских детей.

Мама, мама, не плачь, только мсти!

Возвратятся к нам светлые дни.

Правды, счастия луч золотой

Засияет над нашей землёй!

ПАЛАЧИ

Шестнадцатого января мы с мамой понесли передачу в тюрьму дяде Коле, его жене и Елене Петровне Соколан, арестованной за знакомство с нами.

Мы ещё издали услышали стоны и вопли людей.

- Что бы это могло быть? - спросила я маму.

- Наверно, опять когось катуют, - угрюмо ответила она.

Возле полицейской управы в толпе женщин шныряли полицейские, направо и налево раздавая удары плетьми и безобразно при этом ругаясь. Но женщины не расходились, они с криками и плачем толпились у прибитых к стене списков арестованных, отправленных в концлагерь. В списках было двадцать три человека - юноши и девушки, знакомые мне по "Молодой гвардии".

Все в Краснодоне уже знали, какой это был "концлагерь". Палачи повели наших детей на казнь. Отчаянный плач, вопли и стоны, как на похоронах, надрывали душу.

- Да шо ж таке, добри люды, робиться! - запричитала мама по-украински. - Мало им, подлюкам, тои крови, шо выпилы воны из наших дитей, так бач шо воны ще творять!

И, выхватив у меня кастрюлю с пшённым супом, она выплеснула его в полицейского.

- На иж, хай ты подавышся, блюдолиз нимецкий!

Женщины стали швырять в полицейских комками оледенелого снега, замёрзшей землёй, бросать в них посудой с едой, вырывать плётки.

Началась бы, наверно, настоящая свалка, если бы с пожарной каланчи вдруг не раздался сигнал воздушной тревоги. Толпа быстро рассеялась, а вскоре мы увидели, как стороной проплыла в небе группа советских самолётов, держа путь на запад, в немецкие тылы.

Я очень боялась за маму, которую могли приметить и потом прийти за ней, и долго ещё не могла успокоиться.

- Щоб им билого свита весь вик не бачить! - ругалась мама. - Жаль тильки того супу, шо вылыла на гада, - внучек сыдыть голодный. Як подывышся, аж сердце разрывается.

И с этого дня каждое утро полицейские вывешивали на стене списки молодогвардейцев, переведённых в "концлагерь". На самом деле их на машинах вывозили за Краснодон, к старой шахте, наспех расстреливали и сбрасывали в глубокий шурф, мёртвых вместе с недобитыми.

Десять дней просидели в тюрьме жена брата и Елена Петровна Соколан. Не добившись ничего, полиция выпустила их.

Брату Николаю на четырнадцатый день удалось убежать вместе с комсомольцем Колотовичем. Вот как это произошло.

Красная Армия подходила всё ближе. Уже отчётливо была слышна грозная канонада, всё чаще налетали наши самолёты.

Немцы и полиция лихорадочно готовились к бегству. Во двор тюрьмы приходили полицейские и из других районов. Этим и воспользовался Николай. Ночью он отогнул проволоку на запоре, открыл дверь камеры. Перед этим он надел на рукав белый платок, похожий на полицейскую повязку. Потом они с Колотовичем вышли во двор и смешались там с полицейскими из других районов.

Потом побежали. По ним открыли стрельбу и бросились в погоню. Колотович упал. Казалось, всё было потеряно. Но Николай всё бежал и сумел далеко уйти. Забежав за чей-то двор, он увидел пожилого шахтёра. Они поздоровались. Николай сказал:

- Вот... уходят немцы.

- Да, видать, что дело такое.

- Не разберёшь, что лучше: остаться или с немцами уходить?

- Это уж как кому сподручнее.

- Мне не сподручно. Кстати, вон они и гонятся за мной...

Шахтёр пытливо взглянул на дядю Колю, ничего не ответил, а лишь мигнул на погреб и прошёл мимо. Николай бросился к погребу.

Немцы обыскали всё, стреляли в погреб, но спуститься не захотели.

Больше суток пришлось отсидеть брату в погребе. Жена шахтёра, - как потом мы узнали, Степана Афанасьевича Чистолинова, - принесла ему кувшин воды и пышки из бурака. Но больше всего он был рад самосаду.

К вечеру следующего дня брат ушёл.

Таким образом, наши хождения в тюрьму с передачами прекратились. Но немцы опять сами часто проведывали нас - всё надеялись застать Олега или брата.