Антон Бринский: По ту сторону фронта

Таковы были настроения в фашистском тылу зимой 1943 года. Даже самые безумные фанатики, ослепленные и оглушенные геббельсовской пропагандой, чувствовали близость конца. Когда-то один из фашистских главарей Розенберг заявил хвастливо: «Германская нация сожгла мосты к отступлению». Политика фашистской верхушки гитлеровского райха действительно направлена была к тому, чтобы втянуть всю нацию в свои злодеяния, связать ее круговой порукой, заставить ее почувствовать, что мосты к отступлению сожжены. Но верхушка — это еще не нация. Мы знали, что не немецкий народ виноват в безумствах Гитлера и его клики. Сознавали это и некоторые немцы, вроде Розенгейма, который прислал нам письмо из Ковеля, стараясь вырваться из кровавого кольца фашистской круговой поруки. Но те, которые руководили нашествием, организовывали убийства, грабежи и сами принимали в них участие, не могли рассчитывать на снисхождение. Они ясно видели, как ненавидит их непокорный народ на захваченной ими земле, старались спрятаться от народного гнева за дубовыми стенами блокгаузов. В их жестоких и трусливых сердцах грохот Сталинградской битвы рождал чувство обреченности. Чем ближе подходила развязка, тем безнадежнее становилось их положение.

А в ночь на третье февраля радио принесло нам радостную весть о полной ликвидации группировки фашистов на берегах Волги. Величайшая в мировой истории битва закончилась, подведя итог первой половине войны.

Утром триста партизан построились во дворе нашего штаба, собрались крестьяне со всего села, и я открыл митинг, зачитав короткие, но такие многозначительные строки приказа. Бурным восторгом встретили их собравшиеся.

А когда я в короткой речи напомнил им, что смертельно раненный враг еще силен, что, озлобленный неудачами и безнадежностью своего положения, он будет еще более жестоким, что добывать победу придется в жарких боях, в ответ раздалось:

— Вперед!.. Ура!.. К победе!..

…В городах и местечках — везде, где стояли фашистские гарнизоны, — развевались черные флаги. Черные повязки надели на рукава гитлеровцы. Скрывать, обманывать, выдумывать хитрые отговорки было больше нельзя. Официально объявили глубокий трехдневный траур. Отдали распоряжение по всем церквам служить панихиды по убитым под Сталинградом.

…Днем светило яркое солнце. Плохо наезженные дороги начинали подаваться под ногами, а из синей, затянутой дымкой дали, набегал тревожный порывистый ветер, и казалось, что он уже несет с собой запахи набухающих почек и первых проталин. Словно весной. Это было недолго. Как только солнце стало клониться к западу, дороги снова затвердели.

Мы, как всегда, идем в этот день выполнять боевые задания, и дорога по-зимнему тверда под ногой, и шальной, холодный ветер обжигает щеки. Последние морозы. Последние! Как бы они ни были свирепы, весна неминуема и недалека. Это беспокоит и радует. Хочется запеть, потому что с ощущением весны сливается ощущение победы — окончательной победы, которая тоже неминуема и недалека.

Конец первой книги.

Трески — по-украински щепки.

Взрывчатых веществ.

Украинское название комбедов.

«Шлёнскими немцами» называли немцев из Силезии, которые обычно хорошо говорили по-польски.

Имеешь высшее образование, а не умеешь с немцами разговаривать. (Укр.).