Артем Драбкин: «А зори здесь громкие». Женское лицо войны

В 40-м году я закончила 8 классов. Я жила в Кизнере — в то время это было село, а не город. Учительницу 4-го класса нашей школы на самолете вывезли в город Ижевск на операцию. Класс остался — а я была в этом классе пионервожатой с 3-го класса. Меня наши директора Михаил Григорьевич и Петр Фомич попросили, чтобы я стала заниматься с ними. А у меня положение было такое: папы нет, денег нет, мама не работает. Ну, я и согласилась и целую вторую четверть вела уроки. С утра я сама училась в 9-м классе, а после обеда преподавала.

Уже после 8-го класса я ездила пионервожатой в лагеря, зарабатывала. За две смены, я помню, получила 320 рублей. В 1941 году я закончила 9-й класс и опять поехала в лагерь работать. В воскресенье 22 июня был прекрасный день. Все ничего, и вдруг начальник лагеря в восемь часов утра на линейке объявляет: «Война». Когда была война с финнами, у меня еще папа жив был, я ходила в военкомат, просила, чтобы меня тоже взяли на фронт. А мне еще 16 лет не было! Меня спрашивают: «А что ты умеешь?» — а я говорю: «Я знаю хорошо азбуку Морзе, я «Ворошиловский стрелок». Они посмеялись и говорят: «Вот подрастешь — тогда и пойдешь. Но если войны не будет — выйдешь за военного замуж и будешь с военным».

29 июня я уже в город поехала — и сразу же в военкомат. Меня опять спросили, что и как. Я им опять объясняю, что я «Ворошиловский стрелок». Мне сказали: «Ну, еще подрасти хотя бы до 18 лет. И не ходи, пожалуйста, нам не мешай». А потом говорят: «Если ты еще хочешь, то можешь медиком пойти». А я этого не знала ничего, честно. Но тогда курсы месячные открылись по оказанию первой помощи на фронте, и я сразу же на эти курсы пошла! Закончила их и в сентябре опять пошла в военкомат. Мне опять сказали: «Не мешай!» В это же время из Ижевска в Малую Пургу перевели пединститут. Ну, я подумала и пошла в институт сдавать экзамены. Я сдала, потому что никого и студентов-то не было — всю молодежь позабирали. Так я стала учиться в пединституте. Первый курс закончила в 42-м году, мне уже было 18 лет. Я опять иду в военкомат, но они подумали и говорят: «Пока женщины нам не нужны». Вот так вот! С института нас послали в колхоз. Там два месяца от зари до зари мы работали. Отработала, думаю: «Никто меня не упрекнет, что я вроде бы сбежала с этой работы», — и сразу в военкомат. Тут, конечно, мне они дали повестку. Брат мой (он моложе меня на полтора года) к этому времени уже погиб. Он сбежал на фронт в 41-м году, его вернули домой, а в 42-м он опять сбежал. Зять мой был политрук батальона: его забрали, и он погиб в феврале, трое малышей его остались. Я боялась маме говорить, что ухожу. Я попросила: «Не говорите маме, что я добровольно ушла в армию, скажите, что призвали меня как активную комсомолку. Иначе маме совсем будет плохо…»

С района призвали много девушек, а нас, городских, только три было: я, моя подруга, которая тоже училась в институте, и еще одна. Мы ушли добровольно, а остальные девчонки — по призыву. Неделю нас везли в эшелоне, и они все время ревели, ревели, ревели! Правда, у них были котомки с пожитками, взятыми из дома. Там у них были и яйца, и мясо, и овощи — всё. А у нас-то ничего! Дали нам на три дня по хлебной карточке хлеб да луковицу… Мы втроем голодные были! Но я не растерялась, я знала, что делать. Я на остановках ходила к военпреду и получала продукты — или селедку, или колбасу, хлеб, сахар, свечи давали нам. Давали и дрова, но у меня в вагоне был уголь. Так что мы ехали в тепле.

И вот привезли нас в Серпухов. Сначала прошли карантин. Ну, думаю, куда меня теперь направят? Оказалось, что это женский запасной стрелковый полк. А я подняла бучу, говорю: «Я не хочу. Меня давайте или в летное, или в танковое». Помню, подошел ко мне капитан небольшого росточка, стал со мной беседовать. А одета я была так: носила шлем летчика и железнодорожный костюм. Он говорит: «Ты как Анка-пулеметчица!» А мы тогда так любили Анку-пулеметчицу из чапаевского фильма-то — это что-то!.. Он говорит: «Так и так, давай осваивай пулемет!» Тут я согласилась. Распределили меня во 2-ю пулеметную роту пулеметного батальона. Командиром полка был пожилой уже подполковник Никулин. Ну, это он для нас в то врем пожилой был — может, сорок с чем-то лет. Нам же всем по 18! Сначала у нас все командиры отделений были молодые ребята. И командир взвода — тоже мужчина, командир роты — тоже мужчина, и старшина — мужчина. Мы, рядовые, — все одни девушки. Наш батальон состоял из двух пулеметных рот (1-я и наша 2-я), роты автоматчиков и взвода ПТР. Жили мы в кирпичном здании бывшего училища на третьем этаже. Нары двухъярусные, и ни света, ни воды, ни тепла — ничего нет. Вот так мы стали в этом доме жить. Трудно было — неописуемо! Физподготовка, строевая, тактика, матчасть… Ой, я вообще не знаю, как всех этих девочек учили! Зима началась, а мы в юбках! На занятиях по тактике где-то по снегу ерзаешь, ерзаешь, всё в снегу. Пока придешь на обед, у тебя все растаяло: юбка мокрая, штаны мокрые, чулки мокрые. Вышел после обеда — все опять замерзло, колом стоит. Пока ты идешь — ляжки в кровь сотрешь! Мороз же — оно застыло, а попробуй, скажи! Если я скажу, то обвинят: «Ты специально это делаешь, чтоб тебе не ходить на занятия». Вот так-то было!