Иван Петров: Красные финны

Можно полагать, что те, на плечи которых выпала нелегкая задача — удовлетворять запросы многотысячной и разношерстной массы беженцев из Финляндии, не всегда находили лучшее решение, допускали отдельные ошибки и промахи. Такие ошибки, по-видимому, являются уделом тех, кто работает, руководит и решает. Только критикующим, отстранившимся от общих усилий такая опасность не грозит.

Революционная борьба пролетариата не бывает «чистой». Ее непременным спутником являются мелкобуржуазные элементы, с их большими и опасными слабостями. И такие элементы, — как учил Владимир Ильич Ленин, — «нельзя прогнать, нельзя уничтожить, с ними надо ужиться».

Финляндия не была исключением. Напротив, преобладавший в ней мелкобуржуазный уклад жизни не мог не дать революционному движению промышленных рабочих, — вчерашних батраков и торппарей, — сильнейшего мелкобуржуазного заряда, а времени для перевоспитания мелкобуржуазных элементов история сознательному рабочему движению Финляндии не оставила.

Вместе с горечью поражения и с появлением новых трудностей еще больше оживились шатания и разброд. Определенное значение имело и стремление финнов в СССР к национальной обособленности, оправдываемой языковым барьером. Но это стремление имело и свои отрицательные последствия. Небольшие национальные колонии, оторванные одна от другой тысячами километров, без единого и квалифицированного руководства, жили еще прошлым, тем, что история опровергла, и происходящее рассматривалось с позиций минувшего дня.

В такие периоды и в такой среде крикливая фраза и даже самый дикий вой находят приверженцев. Прямой агент врага Туоминен и Войтто Элоранта, человек с сомнительным прошлым, искали людей для совершения намеченного злодеяния и находили их. Показательно, что когда комиссар финских командных курсов Густав Ровио выступил с докладом о совершенном злодеянии перед небольшим коллективом финнов на станции Дибуны, ему, кроме доклада, пришлось еще семь раз взять слово, чтобы направить обсуждение вопроса по верному руслу. Этот небольшой коллектив на станции Дибуны и еще несколько таких же и были опорой «оппозиции убийц».

На Марсовом поле, при огромном стечении народа, были похоронены жертвы этого бандитского налета и тогда же, рядом с именами жертв Великой революции, на сером камне были высечены восемь финских фамилий: Э. Саволайнен, И. Рахья, И. Вийтасаари, В. Иокинен, К. Линквист, Ф. Кеттунен, И. Сайнио и Т. Хюрскюмурта.

Давно это было. Прошло уже пятьдесят лет, но писать об этом надо. Проникновение вражеской агентуры в среду рабочего движения свойственно не только двадцатым годам и не пройденный уже этап. Нельзя считать исчезнувшей и мелкобуржуазную стихию в мировом рабочем движении.

Большинство курсантов участвовали в финляндской революции 1918 года. Но это были не подавленные неудачами люди, а воины, закалившиеся духовно и готовые к боевым действиям.

Финская рабочая молодежь 1918 года не была молодежью «второго сорта», но носила на себе отпечаток создавшей ее тихой полухристианской среды. Молодые финские рабочие уступали своим русским сверстникам в главном, решающем — в понимании роли организованности и дисциплины.

Прошло два года в Советской России, величественных, тяжелых и тревожных. Росло новое, и оно прорывалось в душу каждого советского человека. И финская рабочая молодежь в России охотно впитывала в себя это новое, узнавало в нем свое, ранее мерцавшее вдали, и росло вместе с этим новым. Молодежь 18—20 лет и составляла лучшую часть курсантов, наиболее энергичную, активную, жаждущую знаний.

Были и отцы семейств — зрелые, достойные люди. Но тут следы старого воспитания давали о себе знать — и работать с ними было куда труднее. Часть питомцев состояла из уроженцев Петрограда и ближайших к нему городов и сел. Тоже молодежь.

Дружбу и товарищество скрепляла общность судьбы и общность мечты, а многих и общая горечь поражений. Связывала и фронтовая дружба, а кое-кого и далекие детские годы, общие знакомые.

Еще в Хельсинки я знал Ялмари Кокко, видного спортсмена, постарше меня годами. Знакомство наше, правда, было почти односторонним. Тогда Кокко меня едва замечал. Он имел более представительное окружение. Я же всячески вертелся около него и стремился перенять все приемы и повадки своего кумира. Да, все, кроме ухаживания за девушками. Они вертелись около него, а на меня, молокососа, не обращали ни малейшего внимания.