Михаил Черейский: Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка

— Марик, что ты шепотом разговариваешь?

Папа только открыл рот, а солдат как заорет:

— Товарищ капитан голос сорвамши на учениях, я при них переводчиком. Они мне шепчут, а я громко докладываю.

И папа кивает: так, мол. Мама постояла с открытым ртом, потом как захохочет! Мне, говорит, не надо громко докладывать, пусть он мне самой на ухо шепчет. И мы вышли со станции, а там стоит машина «виллис» с солдатом за рулем. Погрузили в нее чемоданы, папа что-то пошептал солдату-переводчику, а тот скомандовал шоферу:

— Давай до пожарки, после нас с товарищем капитаном повезешь на объект.

И мы поехали в пожарку, с которой началась наша дальневосточная жизнь.

Приехали мы в пожарку. Она оказалась здоровенным сараем с вышкой. В сарае стояли четыре красных грузовика «студебекер» с лестницами и большими катушками для пожарных шлангов, а над ними на стропилах были развешаны хомуты и прочая конская упряжь — видно, с тех времен, когда пожарная команда была еще на конном ходу. Пожарники были обычными солдатами с голубыми авиационными погонами, а командовал ими пожилой старшина-сверхсрочник. Он нас и отвел в комнату, увешанную всякими щитами с кирками, ломами и лопатами и перегороженную на две части брезентовой занавеской. В каждой половине стояли по две железные кровати, стол и две тумбочки. «Вот, располагайтесь, а одежу можете на щиты повешать вместо инвентаря», — сказал старшина. Мама с большим удивлением на все это смотрела, и папа начал ей шепотом на ухо объяснять, что мы будем здесь жить только неделю, ну, может, две, а потом переедем в Воздвиженку в нормальную комнату. И ему даже обещали квартиру, но ближе к Новому году.

Оказалось, что папа в Манзовке в командировке, налаживает объект. И как наладит и сдаст, так сразу вернется в Воздвиженку, и мы с ним. Я тогда не знал, что за объект такой, но со временем разобрался. Это был приводной радиомаяк аэродрома, с помощью которого самолеты возвращались на аэродром и заходили на посадку в облачную погоду и ночью. Манзовский аэродром был как бы филиалом большого воздвиженского аэродрома, служил ему запасным и принадлежал той же дивизии дальней авиации, в которой служил папа. Должность его была — заместитель по технической части командира отдельного радиотехнического дивизиона, а сокращенно «зампотех системы». Командиром дивизиона был майор (потом подполковник) Мальков, добродушный дядька, ничего не понимавший в радиотехнике и при словах «анодное напряжение» впадавший в тоску, которую немедленно заливал стаканом высококачественного технического спирта. В авиации вообще спирт не проблема, но для засекреченной — даже от своих же летчиков — радиолокационной техники отпускали спирт какой-то особой очистки. Поэтому распоряжавшиеся им Мальков и папа пользовались в местных офицерских кругах несколько раздутым авторитетом. Я своими ушами слышал, как Мальков говорил какому-то майору: «Повезло мне с Марком. В анодах-пентодах этих рубит как зверь. И их нация же в основном непьющая, так что я ему спокойно спирт доверяю».

Прожили мы дней десять в пожарке, сначала одни в комнате, а потом на второй половине поселилась женщина с двумя девочками — тоже семья офицера. Только мы с ними познакомились и мама принялась утешать все время тихонько плакавшую женщину (а с ней и девочки хныкали) — папа объявил, что завтра сдача объекта и мы сразу уедем в Воздвиженку. Наверное, Остап Бендер в Старгороде не мечтал так о Рио-де-Жанейро, как мы в Манзовке мечтали о прекрасной Воздвиженке. И вот назавтра ближе к вечеру у пожарки остановился знакомый «виллис» и солдат-переводчик бережно вывел из него едва стоящего на ногах папу. Кое-как они взгромоздились на крыльцо и добрели до железной койки. Папа как был в фуражке и сапогах — так и рухнул на койку и тут же захрапел. Мама стала его расталкивать и спрашивать: объект-то сдали или нет?

Папа только что-то пробормотал, а солдат говорит: «Понятное дело, с оценкой отлично сдали — а то чего бы товарищ капитан с товарищами майорами стали отмечать?» Тогда мама сняла с папы фуражку, а сапоги помог солдат стащить. Часа через три папа проснулся, увидел мамино лицо, потом на меня посмотрел — и очень расстроился. Стал шепотом что-то объяснять, но мама перебила его: «В Воздвиженку завтра едем?» — «Едем, едем!» — обрадованно закивал папа. И наутро мы уехали в Воздвиженку обетованную.

Добирались до нее часа четыре по грунтовой дороге. Переводчик остался в своей части в Манзовке, да и необходимость в нем отпала: после отмечания сдачи объекта у папы прорезался голос, правда хриплый.