Георгий Чулков - Жизнь Пушкина

Однажды в середине июня, когда в Тригорском обедали, появился Пушкин. Он пришел по обыкновению со своею толстою палкою в сопровождении двух больших собак. Прасковья Александровна представила поэта прелестной даме, которая только что приехала в Тригорское. Это и была Анна Петровна Керн, племянница Осиповой, кузина тригорских барышень. «Он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость видна была в его движениях, — рассказывает сама Керн в своих воспоминаниях. — Я тоже не нашлась ничего ему сказать, и мы нескоро познакомились и заговорили. Да и трудно было с ним вдруг сблизиться: он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен, — и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту. Раз он был так нелюбезен, что сам в этом сознался сестре, говоря: Ai-je ete assez vulgaire aujourd'hui?(«Был ли я сегодня достаточно вульгарен?» (фр.)) Вообще же надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-нибудь приятное волновало его…»

Его, Пушкина, могли занять и развеселить неожиданные вещи. Кто-то прислал ему охотничий рог на бронзовой цепочке, и Пушкин забавлялся им, как ребенок, восхищаясь его отделкою. Иногда он становился словоохотливым и однажды рассказал целую историю про петербургского черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров. В один прекрасный день поэт явился в Тригорское с большою тетрадью в черном переплете, где у него были переписаны «Цыганы». Все окружили Пушкина, и он прочел свою поэму. Анна Петровна была в упоении от музыки этих стихов. Чтение Пушкина очаровало ее. «Он имел голос певучий, мелодический и, как он говорит про Овидия в своих «Цыганах»:

Через несколько дней Прасковья Александровна предложила ехать всем в Михайловское. Была луна. Июньские поля благоухали. Пушкин был весел и скромен. Он не называл луну глупой [674] Он не называл луну глупой. — Намек на слова Онегина во 2-й главе «Евгения Онегина»: «Как эта глупая луна на этом глупом небосклоне». . Он говорил: «J'aime la lune quand elle eclaire un beau visage…» («Я люблю, когда луна освещает прекрасное лицо» (фр.)) Анна Петровна вспоминала, какими влюбленными глазами смотрел на нее Пушкин в доме Олениных в 1819 году, шесть лет тому назад. Она уехала тогда с кузеном Полторацким, а поэт стоял на крыльце и смотрел на ускользающую от него очаровательницу. Когда приехали в Михайловское, все пошли в парк, не заходя в дом. Парк был запущен. Корни старых деревьев вились по дорожкам, как змеи. Анна Петровна спотыкалась на эти корни, и Пушкин ее поддерживал. Он напомнил ей об их первой встрече. «У вас был такой девственный вид, — кажется, на вас было надето что-то вроде креста?..»

В Тригорском Анна Петровна спела Пушкину романс на слова Козлова «Ночь весенняя дышала…» [675] «Ночь весенняя дышала» — первая строка стих. И. Козлова «Венецианская ночь. Фантазия» (1825).

Наконец пришло время разлуки. В день отъезда утром пришел Пушкин и принес на прощанье экземпляр второй главы «Онегина». Между страниц вложен был почтовый лист бумаги со стихами «Я помню чудное мгновенье…»

Когда Анна Петровна прятала в шкатулку подарок поэта, Пушкин судорожно выхватил листок и не хотел возвращать. Анна Петровна с трудом уговорила его вернуть ей стихи.

Таковы были встречи Пушкина с Анною Петровною Керн, по ее воспоминаниям. Но, кажется, она умолчала кое о чем. Это видно из писем Пушкина к ней. Она не решилась их уничтожить по примеру других красавиц, дороживших своею репутацией более чем она. Пушкин, правда, не успел тогда, в Опочском уезде, добиться от Анны Петровны прямых доказательств ее благосклонности, но отношения Пушкина к ней не были такими невинными и сентиментальными, как это представлялось воображению прелестной дамы. Это прекрасно видела Прасковья Александровна. С решительностью, ей свойственной, она немедленно увезла к мужу, генералу Керну, в Ригу Анну Петровну, а кстати прихватила с собою и свою дочку, Анну Николаевну, которая изнемогала от любви к поэту. Этот внезапный отъезд случился 19 июля. Студент Вульф сел в карету с сестрою и Анною Петровною, за которою он ухаживал, соперничая с поэтом. Повторилась сцена, которую Пушкин видел в 1819 году на крыльце дома Олениных. Пушкин ревновал. В легкомысленном и небрежном письме к Анне Николаевне Вульф он посвящает Анне Петровне несколько страстных и гневных строк. Влюблен ли он в нее? О, нет! Если бы он был влюблен, то в день отъезда, когда кузен поехал вместе с Керн, с ним, Пушкиным, сделались бы конвульсии от бешенства и ревности. Он был только уязвлен. Но для него невыносима ужасная мысль, что он успел возбудить ее любопытство и не более того. Как! Она будет сейчас смотреть на какого-нибудь рижского фата своими прелестными глазами с этим сладострастным выражением, раздирающим сердце! Пушкин как будто противоречит себе; он только что отрицал, что он влюблен. Но эти «противоречия» — психологический прием донжуана; это наилучший способ уверить даму в страстной любви. Трудно определить меру искренности Пушкина; несомненно, только одно, что он в ревнивой досаде негодует на судьбу, которая отняла у него такую «премиленькую вещь», как мадам Керн. Через три-четыре дня он послал ей страстное письмо с объяснением в любви. В это время его счастливый соперник, пошловатый Алексей Вульф, уже добился ее взаимности, не тратя душевных сил как Пушкин. Впрочем, ему и нечего было тратить. Едва ли он обладал ими.