- Только сегодня, завтра уже будет поздно! - крикнул я в отчаянии. Они обещали.
Тот факт, что у нас не было никаких документов, заставлял быть все время настороже. В четвертый раз пересекал я бесконечно длинный мост. Инстинктивно чувствуя опасность, Франтишка не скрывала своего беспокойства, хотя я и старался выглядеть молодцом.
Один Милан - это счастливое дитя! - не обращал ни на кого внимания и рисовал своих солдатиков.
В третий раз в гостиницу я пошел с Фредом. Я и сам не знал, зачем это сделал. Может интуиция? Только мы перешли мост, как увидели венгерского полицейского, который медленно направлялся в нашу сторону. Раз, два! Раз, два!
Я сразу все понял: мы привлекли к себе внимание, сейчас он захочет посмотреть наши паспорта. Момент был критическим. Я вполголоса сказал сыну: "Молчи!" - и обрушился на него с бранью на грубом немецком жаргоне, который слышал от немцев во время строительства пограничных укреплений. Полицейский растерялся, потом понимающе улыбнулся, немного постоял, послушал и - раз, два! - вернулся на свой пост. У меня было такое чувство, будто мой сын бросил мне спасательный круг. Если б я шел один, полицейский обязательно попросил бы меня предъявить документы: ведь сам с собой я не мог бы ругаться по-немецки.
Меня ждала еще одна неожиданность. К моему великому ужасу, те двое исчезли из "Метрополя". Словно испарились. Я начал лихорадочно обшаривать пальму. Ничего не было. "Нет, это невозможно! - успокаивал я себя. - Они не подумали, что будет с нами сегодня ночью, если к тому времени я не установлю контакт с консульством? Ведь я просил их о помощи, и они обещали мне ее. Им же известно, в какой я нахожусь ситуаций!.." Меня охватил ужас.
Когда мы с Фредом вернулись в кафе, жена сразу догадалась, что наши дела совсем плохи. И вдруг, как это нередко случается в жизни, острое нервное перенапряжение воскресило в памяти нечто забытое: я вспомнил вдруг господина Стейна. Да, Стейва, одного из директоров Витковицкого металлургического комбината. Мой шурин как-то сказал, что в случае необходимости я всегда могу к нему обратиться. Лицо жены осветилось надеждой. Но где искать этого Стейна? Я не вспоминал о нем раньше, видимо, потому, что голова моя была забита совсем другими мыслями и заботами. А время шло. Я попросил жену:
- Найди в справочнике телефоны самых крупных гостиниц.
Она стала обзванивать их.
- Да, такой у нас проживает, - любезно ответили в гостинице "Геллерт", и через несколько секунд мы услышали голос господина Стейна:
- Как те мне не помнить Карела? Прошу вас, заходите, - сердечно пригласил он нас к себе.
Спасены! С тяжким вздохом мы с Франтишкой опустились в кресла. Этот сумасшедший день, казалось, был позади.
Стейн жил в комфортабельном номере гостиницы "Геллерт", находившейся в центре города, на правом берегу Дуная. В этот воскресный день аристократический Будапешт выглядел торжественно. Когда мы направились через фойе к лифту, я чувствовал, как смотрела эта публика на нас, оборванцев. Робко мы переступили порог апартаментов Стейна. Через полуоткрытую дверь спальни была видна огромная кровать, на которой свободно могли разместиться сразу несколько человек. Стейн, видимо, позаботился обо всем заранее. Я взглянул ему в лицо. Он говорил о Витковицком металлургическом комбинате, вспоминал историю завода, его проблемы. О политике - ни слова. Внимательно наблюдая за нами, он с участием спросил, может ли быть нам чем полезен.
- Вы разрешите нам переночевать у вас? - спросил я, и вдруг меня охватила нестерпимая тоска.
Стейн окаменел, но потом, взяв себя в руки, спросил:
- У вас есть документы? Мне уже все было ясно.
- Господин Стейн, in Nacht und Nebel{5} с паспортом через границу не бегут, - проговорил я и замолчал.
' - Я официально эмигрировал и должен соблюдать законы этой страны. После этих слов Стейна, зная его возможности, я еще на что-то надеялся, однако он закончил твердо и решительно: - Так что это исключено.
- Но нам некуда идти...
Он равнодушно пожал плечами. Мне, конечно, следовало встать и уйти, но я не сделал этого. Я молча ждал, что будет дальше. Мысленно я проклинал его трусость, во мне росло презрение к этому человеку, и я сказал:
- Они нас уничтожат.
Наступившая тишина длилась, казалось, целую вечность. Такое не забывается. Здесь, у Стейна, нам уже делать было нечего.
Мы стояли и смотрели друг другу в глаза. Я нервничал, и это невольно передалось ему. В голове у меня царил хаос, и уверенность оставляла меня. Но я овладел собой и, когда Стейн собрался уже объяснять, почему не может поступить иначе, сказал каким-то чужим голосом:
Читать дальше