Л. Пантелеев - Я верую

— Сделайте проход! Дайте проститься друзьям и почитателям

— Нет, — твердо и громко сказал маленький священник в серебряной ризе, — прежде чем пойдут прощаться друзья и почитатели, я должен предать ее земле.

И стал совершать то, чего много лет не видело и не слышало старое Келомякское лесное кладбище...

А Тамару Григорьевну сожгли в крематории у Донского монастыря. Кто так решил и кто придумал — не знаю. Сама она просить об этом вряд ли могла. Просила она о другом.

Перед выносом из квартиры на Аэропортовской, когда все уже простились с Тусей и вот-вот должны были застучать молотки, меня увлек куда-то в ванную или на кухню Самуил Яковлевич. В руке он держал маленькую, хорошо знакомую мне серебряную иконку. Руки у него дрожали, голос срывался.

— Подскажи, что делать. Вот иконка, с которой она не расставалась до последней минуты. Еще третьего дня она просила меня положить эту икону в гроб. Но ведь гроб сожгут!

Я сказал:

— Если она просила — положи.

— Но ведь сгорит!

— Душа ее не сгорит. Она верила. Ей нужно было это. Положи.

Но он продолжал колебаться. Вернувшись в ту комнату, где стоял гроб, он еще к кому-то обратился за советом. Твардовский, как всегда на похоронах, оживленный, разговорчивый, прежде времени выпивший, крикнул из угла, где стоял с таким же оживленным А. А. Сурковым:

— Положите в гроб икону! Она же была верующая...

Стоявшие у гроба Лида Чуковская и А. И. Любарская возмутились.

— Да прекратите же это наконец! — крикнула Лидия Корнеевна.

В ту минуту мне стало жалко ее. Да, не Тамару Григорьевну и не себя стало жалко, а Лиду Чуковскую.

*

Пожалуй, никто из русских поэтов советского времени так ясно и недвусмысленно не заявлял о своем мировоззрении, как это сделано в стихах Николая Алексеевича Заболоцкого [31] Николай Алексеевич Заболоцкий (1903—1958), поэт. Был репрессирован в 1938 году. «Ночные беседы» — так первоначально называлась 2-я главка «Торжества Земледелия», написанная 3 марта 1929 года. «В том же 1929 г. Николай Алексеевич составил рукописный сборник и тоже назвал его «Ночные беседы». По свидетельству мамы, в этот сборник была включена и главка из «Торжества Земледелия» <���…>. «Ночные беседы» (сборник) пропал после обыска и изъятия его у поэта в 1938 г.» (письмо Н. Н. Заболоцкого публикатору 31 августа 1990 года). . В группе обериутов, к которой примыкал молодой Заболоцкий, я могу назвать трех верующих. Заболоцкого в этот счет я не включаю. Его юношеский пантеизм, пантеизм «Ночных бесед», волновавший меня когда-то (и волнующий до сих пор), очень далек, однако, от моей религии. Православными, по-церковному религиозными людьми были Хармс, Введенский и Юра Владимиров [32] Александр Иванович Введенский (1904—1941), поэт, драматург, детский писатель. Репрессирован в 1941 году и вскоре погиб. Юрий Дмитриевич Владимиров (1908—1931), поэт, прозаик, детский писатель. Умер от туберкулеза. Они оба, как и Н. Заболоцкий и Д. Хармс, входили в ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства), отсюда — обэриуты. . Учился в духовной школе, хорошо знал, любил и часто читал на древне-еврейском Библию Дойвбер Левин [33] Дойвбер (Борис Михайлович) Левин (1904—1941), прозаик, детский писатель. Погиб на фронте. Обэриут. . Но был ли он верующим — поручиться не могу. (Верующих интеллигентных евреев, т, е. иудеев, мне вообще встречать не приходилось. Может быть, исключением был С. М. Алянский, венчавшийся в синагоге, что в свое время было с одобрением отмечено в дневнике Блока [34] Самуил Миронович Алянский (1891—1974), основатель и совладелец издательства «Алконост», в котором выходили книги А. Блока, Анны Ахматовой, А. Белого и других, в 1929—1932 заведовал «Издательством Писателей в Ленинграде», а последние три десятилетия своей жизни — художественный редактор Детгиза («Детской литературы»); написал книгу «Встречи с Александром Блоком» (М., 1969). О венчании Алянского Блок записывает: «С. М. Алянский звонил: он обвенчался в синагоге; в синагоге, как следует, торжественно...» (А. Блок. Собр. соч. в восьми томах. Т. 7. М. — Л., 1963, стр. 390). . Те же верующие евреи, которых я мог бы назвать, познав Бога, стали христианами, приняли крещение.)

Сказать, что я был близким другом Даниила Ивановича Хармса, я не могу. Меня редко радовали его стихи («взрослые»; детские я принял с восторгом сразу же). В первые годы, пока я к нему не привык, не всё нравилось мне в его поведении, кое-что раздражало, казалось наигрышем. В его окружении далеко не все были мне симпатичны. И все-таки нас всегда, едва ли не с первой встречи тянуло друг к другу, Духовная близость между нами была, мы чувствовали ее оба. Конечно, прежде всего и тут связывала нас наша вера.