Коллектив авторов - И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене

Через несколько дней после эвакуации Института я поступи ла работать в библиотеку завода «Красный богатырь». Раз в неделю мне надо было дежурить в библиотеке ночью, и после ночного дежурства я уезжала на два дня в Загорск.

Ф. А. уехала в Свердловск, а папа остался со мной. Недостаток в продуктах питания становился все чувствительней. Мы с папой собирали за неделю всё, что могли достать, и я отвозила в Загорск. «Мне ничего не надо, отвези детям», — неизменно говорил папа, передавая мне потихоньку от всех и то, что приносили для него лично.

В каждый приезд я старалась бывать у батюшки. Однажды, когда мы беседовали, началась воздушная тревога. Батюшка прервал разговор и начал молиться. «И вы всегда во время тревоги читайте «Взбранной Воеводе», и на заводе во время ночного дежурства, тогда и завод не разбомбят», — сказал он.

Ночные дежурства превратились для меня в часы удивительных переживаний. Я была одна в огромном четырёхэтажном пустом доме, на верхнем этаже, внизу только старик-сторож и цепная собака. Вокруг был наполовину опустевший, погруженный во мрак город, ночь, которую часто пронизывал вой сирен и свист сыпавшихся с воздуха осколков снарядов. Спала совершенно спокойным сном, а когда начиналась тревога, вставала и молилась Божией Матери, как сказал мне батюшка, а потом опять засыпала до следующей тревоги. Утром я узнавала, что поблизости упала зажигательная бомба, сгорел рынок. Я вспоминала слова батюшки: «И завод не разбомбят».

В те дни, когда я могла ночевать дома, мы с братом дежурили на чердаке, и могли наблюдать воздушные бои во всей их страшной и увлекательной величественности. Война как бы приоткрывала завесы потустороннего мира. Война шла не только между армиями, между народами, война была где‑то глубже, в сердце человека, в сердце мира. Казалось, все силы света и тьмы вышли на бой…

«Матерь Божия победит!»…

«Всем нам надо будет умереть, но только мы с вами не умрём насильственной смертью, — сказал батюшка в один из моих приездов. — И с голода мы с вами не умрём, хотя и мало у нас сейчас хлеба, и ещё меньше будет».

Я рассказала батюшке, что везла детям несколько булок, которые мне с большим трудом удалось достать, а когда встретила знакомую старушку–монахиню, то очень захотелось дать ей одну булку, но я не знала, правильно ли поступаю и имею ли право так делать… Батюшка сказал: «Если вы везли булки для детей, то давать их кому‑нибудь не было вашим долгом, но, если вы по расположению сердца отдали одну из них, Господь вернёт вам пять». Так всегда и бывало, как сказал батюшка.

Господь питал нас в это тяжёлое время самым чудесным образом. Все необходимое появлялось совершенно неожиданно и тогда, когда, казалось, помощи ждать было неоткуда. Евангельское чудо с умножением хлебов, казалось, повторялось ежечасно. Однажды совершенно незнакомая женщина отдала мне десяток яиц в такой момент, когда я ничего не могла достать для детей. Она везла яйца своим родственникам. Оказалось, что их нет в Москве, везти яйца в деревню было неудобно, и она отдала их мне.

В Рождественский сочельник я собиралась ехать в Загорск с пустыми руками. Однако меня не покидала уверенность, что Господь пошлёт что‑нибудь для детей. Когда я уже направлялась к вокзалу, неожиданно встретила девушку, которая до войны была няней Павлика. Она с радостью отдала мне только что полученные на заводе продукты, так что можно было не только накормить наших детей, но и устроить Рождественскую ёлку, пригласив деревенских ребятишек. Этой первой военной ёлки я никогда не забуду.

И в этой как будто бы самой обыденной сфере жизни снялись какие‑то покровы и обнажились глубины вещей, через которые виднее стала таинственная связь между людьми. Однажды кто‑то на работе подарил мне конфету. Я не решалась её съесть, так как чувствовала, что она для кого‑то предназначена, но не знала, для кого. В тот же вечер я стояла в очереди в магазине. Магазин был полон народу. Вдруг из толпы вышла одна женщина и спросила, нет ли у кого‑нибудь одной конфеты. Она идёт в больницу навестить больного, и ей очень хотелось бы принести ему конфету. Разумеется, я отдала незнакомой женщине конфету, которая была явно для неё предназначена.

Однажды утром папа, у которого начиналась тяжёлая дистрофия, сказал: «Я умираю без сладкого». Дальнейший ход болезни и её трагический конец показали, что это не было преувеличением. Мне нечего было ему дать. С тяжёлым чувством пошла я на работу. Там я была одна в комнате и просила Божию Матерь указать мне способ, каким я могла бы достать сегодня же то, что папе так необходимо. От слабости я задремала. Меня разбудил стук в дверь. Вошла знакомая учительница и принесла немного сахару, который она получила для своих учеников, по каким‑то причинам не явившимся на занятия.