Моисей Кроль: Страницы моей жизни

Лев меня слушал бледный, как полотно, я видел, как глубоко взволновал его мой рассказ, – глаза его горели гневом.

На мой вопрос, следует ли созвать нашу группу, чтобы дать ответ киевлянам, он сказал глухим голосом, что нет надобности опрашивать всех, так как совершенно ясно, что члены нашей группы отнесутся к предложению киевлян так же, как и мы.

– Нечего тянуть это дело! – воскликнул он. – Я иду к ним и дам им надлежащий ответ.

С этими словами он выбежал из комнаты.

Я ждал его прихода с беспокойством.

Через полчаса он вернулся бледный, но успокоенный.

– Ну, как? – спросил я его.

– Ну, я сказал им все прямо в лицо. Никакой помощи мы вам в этом гнусном деле оказывать не намерены. Не дело социалистов заниматься грабежом и убийством невинных людей.

К счастью, эта экспроприация не состоялась. Киевские революционеры ошиблись числом и прозевали почту, которую они подстерегали.

Ждали мы больших неприятностей из Киева за наш «бунт», но, к великому нашему удовольствию, киевский центр благоразумно замолчал всю эту историю, как будто ничего не случилось.

Я уже упомянул выше, что наша революционная деятельность носила весьма и весьма скромный характер. Бросить гимназию нам не хотелось, а будучи гимназистами, при драконовских порядках, царивших в житомирской гимназии, мы были крайне стеснены в нашей работе.

Кроме того, в нашем кружке было очень немного активных революционеров. Из 12–15 человек, входивших в состав нашей группы, большинство постепенно выбывали из строя. Фербер увлекся литературой и отстал от нас. Отошел также Розенцвейг, впоследствии очень даровитый журналист. Потерял, еще будучи гимназистом, вкус к революционной работе Флексер, впоследствии писавший под псевдонимом Волынский и прославившийся своей пристрастной и озлобленной критикой Добролюбова, Писарева и Чернышевского.

Продолжали свою революционную деятельность еще многие годы Эсфирь Билинкер, Клара Бромберг, Штернберг и я.

Как гимназисты, я и Штернберг делали то, что мы могли. Но, не имея ни опыта, ни надлежащего руководства, мы с нашими слабыми силами в таком сонном городе, как Житомир, конечно, ничего серьезного свершить не были в состоянии.

Огромное впечатление на меня произвела программа возникшей в 1879 партии «Народная воля». Эта программа попала в мои руки в начале 1880 года, и я ее много штудировал и много над ней думал. Кроме пункта о систематическом терроре, который мне был очень не по душе, я ее принял всю с энтузиазмом. Вот это партия, думал я, которой я готов отдать все свои силы Как только я кончу гимназию и буду принят в университет, я вступлю в ее ряды.

И я мечтал, как о счастье, о том дне, когда я стану членом этой удивительной, героической партии. И эта моя мечта меньше чем через год осуществилась.

Осенью 1880 года я поступил на естественный факультет Петербургского университета.

Припоминаю, как я в первые дни после приезда в Петербург ходил растерянный по громадной «шинельной» университета и присматривался и прислушивался ко всему, что вокруг меня происходило с особым интересом, смешанным с любопытством.

В длинном коридоре стоит гул от десятков молодых голосов. Ведутся громкие разговоры, слышится юный, беззаботный смех. Быстро завязываются знакомства. Как только два-три студента заводят разговор на интересную тему, их обступает толпа слушателей. Они жадно прислушиваются к беседе товарищей, глаза их горят; кой-кто, преодолевая смущение, вмешивается в беседу. Иногда толпа слушателей разрастается до такой степени, что в шинельной становится слишком тесно. Тогда беседа переносится в свободную аудиторию, куда устремляются сотни студентов. Дискуссия превращается в сходку. Не всегда такие разговоры в шинельной или в бесконечно длинных коридорах университета начинались случайно. Бывало, что старые студенты-пропагандисты и революционеры затевали такие беседы нарочно, так как это был превосходный способ заводить знакомство с «новичками» и выделить из шумной студенческой массы наиболее активные и способные элементы с тем, чтобы их привлечь к революционному движению.

Во время дискуссий и на сходках каждый желающий мог взять слово, и опытный глаз пропагандистов очень быстро выделял из толпы идеалистически настроенных юных студентов, искавших возможности так или иначе связаться с партией «Народная воля». Вести среди студентов открытую революционную пропаганду, конечно, было невозможно, поэтому руководящий центр университетской революционной организации старался сосредоточивать внимание всего студенчества на драконовских университетских правилах, введенных в 1879 году. Эти правила упразднили целый ряд льгот, которыми студенты пользовались на основании университетского устава 1863 года, и потому революционные студенческие элементы неустанно внушали студенческой массе, что в их жизненных интересах добиваться, чтобы правительство восстановило в университетах устав 1863 года. Такое требование должно было встретить сочувствие почти всего студенчества. И так оно и было. На всех сходках, на которых обсуждался вопрос о замене правил 1879 года уставом 1863 года, собиралось столько народа, что самая большая аудитория не могла вместить всех желающих принять в ней участие. Инициаторами таких сходок почти всегда бывали члены центрального студенческого революционного кружка, который был непосредственно связан с Исполнительным комитетом партии «Народная воля».