Павел Фокин: Ахматова без глянца

Ида Моисеевна Наппельбаум:

Траурный митинг открыл Михаил Дудин. Своим звонким, высокого тембра голосом он сказал уносящее ввысь поэтическое прощальное слово.

У рояля композитор Борис Тищенко прощался с поэтом звуками трагической музыки своего реквиема.

Длинной лентой вокруг постамента шли те, кто знал ее, казалось, вечно. А затем пошли те, кто знал ее только по книгам, как любимого поэта. Их было очень много. Долго двигалась по улице вереница читателей.

И был строгий порядок. И тишина. И склоненные головы. И цветы, цветы…

Ольга Федоровна Берггольц(1910–1975), поэт. Из стенограммы траурного митинга у гроба Анны Ахматовой 10 марта 1966 г.:

Анна Андреевна Ахматова! Она учила меня любить поэзию XX века. Поправляла меня. Она была моей любимейшей дорогой учительницей.

Анне Андреевне Ахматовой пришлось пережить на своем веку много горького и несправедливого. Я была рядом с нею и видела то безграничное мужество, с которым она все переносила. В ней не было озлобленности и уныния. В ней жила вера в поэзию, в величие человеческой души.

Ее поразительный талант расцветал вплоть до самого последнего времени. Последняя ее книга «Бег времени» поражает мужественностью и, самым драгоценным в поэзии, — человечностью.

Дорогая Анна Андреевна!

Мы прощаемся с Вами как с человеком, который смертен и который умер, но мы никогда не простимся с Вами как с поэтом, с Вашей трагически-победоносной судьбой.

Надежда Яковлевна Мандельштам:

Снова двинулись автобусы. В нашем, где гроб, были Кома, Володя, Томашевская, влезла на минуту Аня, и Лёва назвал ее племянницей… После короткой остановки у Фонтанного Дома машины двинулись в Комарово, а впереди бежала милицейская машина. От чего она охраняла мертвую? Ведь, как известно, «моя милиция меня бережет»…

Жан-Марк Бордье:

Хорошо помню дорогу в лесу, снег, толпу и постоянно мелькавшую фигуру Иосифа Бродского, которого кое-кто уже тогда называл ее «преемником». Как молодой поэт и переводчик стихов Ахматовой, я был среди тех, кто на руках нес гроб поэтессы к могиле на кладбище, которое так подходило для тихого и величественного вечного сна.

Надежда Яковлевна Мандельштам:

Последние впечатления: на кладбище небольшая кучка народу, кое-кто из них живет в Комарове. Почти все лица знакомые. Вдруг возник, произнес речь и исчез какой-то Михалков, направленный сюда московским Союзом после скандала.

Михаил Владимирович Ардов:

Впрочем, без глупостей и пошлостей не обошлось и на кладбище. Там слово получил Михалков, он говорил «от имени московских писателей, которые не успели попрощаться с Ахматовой», а кроме того объявил: «Настоящее искусство не имеет срока».

Слава богу, это продолжалось недолго, возле гроба появился священник и предал покойную земле.

Сильва Соломоновна Гитович:

…Гроб опустили в могилу. Поставили деревянный дубовый крест. Могильный холм утопал в живых цветах. Уже смеркалось. Я торопилась и прямо с кладбища уехала в город. В Будку я не пошла, там собрались родные и близкие и еще раз служили панихиду.

Михаил Владимирович Ардов:

На могиле был установлен сосновый крест. (Кстати сказать, изготовленный на киностудии «Ленфильм» по просьбе А. Баталова.)

На похоронах Ахматовой особенно запомнился мне Арсений Тарковский. Он единственный произнес человеческие слова над ее могилой: «Пусть ей земля будет пухом».

Иосиф Александрович Бродский.Из бесед с Соломоном Волковым:

Я помню, что когда Арсений Тарковский начал свою надгробную речь словами «С уходом Ахматовой кончилось…» — все во мне воспротивилось: ничто не кончилось, ничто не могло и не может кончиться, пока существуем мы… Не потому, что мы стихи ее помним или сами пишем, а потому, что она стала частью нас, частью наших душ, если угодно. Я бы еще прибавил, что, не слишком-то веря в существование того света и вечной жизни, я тем не менее часто оказываюсь во власти ощущения, будто она следит откуда-то извне за нами, наблюдает как бы свыше: как это она и делала при жизни… Не столько наблюдает, сколько хранит.

Корней Иванович Чуковский: