Василий Шатилов: Знамя над рейхстагом

А чужой голос повторял: "Переходите на волну четыреста сорок. Просим прекратить огонь и вступить в переговоры. Как вы нас слышите? Прием..."

Вопрос о капитуляции войск центрального сектора обороны явно выходил за пределы прерогатив командира дивизии - я не взялся решить его сам и срочно соединился с Переверткиным:

- Товарищ генерал, командование девятого сектора предлагает прекратить огонь и вступить с ними в переговоры. Какие будут указания?

- Василий Митрофанович, - помолчав, ответил командир корпуса, подождите немного, я вам позвоню.

Через несколько минут Семен Никифорович распорядился:

- Вступайте в переговоры. Условие одно: безоговорочная капитуляция.

Я обернулся к радисту:

- На волну четыреста сорок настроены?

- Так точно! - отозвался Ткаченко и протянул мне трубку.

В наушнике звучал все тот же протяжный голос:

"Просим вступить в переговоры..."

Нажав рычажок, я начал:

- С вами говорит представитель советского командования. Вас слышу. Как слышите меня? Прием...

- Вас слышу хорошо, слышу хорошо. Прием.

- Наше условие одно: безоговорочная капитуляция. Огонь прекратить с обеих сторон через пятнадцать минут. Пленных будем принимать у Бранденбургских ворот. Всем гарантируем жизнь. Огнестрельное оружие складывать по ту сторону ворот. Офицерам разрешается оставить при себе холодное оружие.

Возвратив трубку Алексею, я сказал ему:

- Повторите то же самое несколько раз по-русски и по-немецки. Чтобы у них во всех подразделениях приняли.

После этого я позвонил в рейхстаг и вызвал Дерягина. Тот доложил, что заканчивает прием пленных, вышедших из подвалов, что всего их оказалось тысяча шестьсот пятьдесят четыре человека.

- Отправляйтесь с Соколовским к Бранденбургским воротам. Назначаю вас ответственным парламентером и возлагаю общее руководство приемом сдавшихся. Объявите, что после капитуляции они будут распущены по домам. Генералам и офицерам сохраните холодное оружие. Захватите переводчика и офицеров себе в помощь. Все ясно?

- Так точно!

- В добрый час!

Это мое напутствие сбылось только отчасти: по пути к Бранденбургским воротам Соколовский был ранен в голову одним из последних залпов, прогремевших в сражении за центр Берлина. К счастью, рана оказалась несерьезной. Александру Владимировичу наскоро перевязали голову, и он отправился выполнять возложенную на него миссию.

Сидя в блиндаже, я вдруг почувствовал, что произошло что-то тревожное, угрожающее - у меня даже сердце защемило. И только в следующее мгновение я понял, что это наступила тишина. Стрельба оборвалась внезапно, сразу. В бою такое всегда означало лишь одно: "Затишье перед бурей". Потому и возникло поначалу ощущение неясной тревоги. Сработал рефлекс, развившийся за четыре года войны, за тысяча четыреста десять ее дней и ночей. И мне подумалось: "Настала пора приобретать новые привычки, учиться по-новому реагировать на окружающее".

Я вышел во двор, заваленный обломками, ограниченный иссеченными, выщербленными стенами с зияющими проломами, пустыми глазницами окоп. Стояла тишина. Тишина, которой я не слышал со дня вступления в Берлин. Лишь немного спустя я уловил далекое громыхание и редкие, приглушенные расстоянием выстрелы. Но, по сравнению с тем, к чему привыкли барабанные перепонки за последнюю неделю, и эта относительная тишина была полной...

Вот и не нужен больше наблюдательный пункт, не нужно наше укрытие - не от чего теперь больше укрываться. Я стоял, оглушенный тишиной, и не знал, что же теперь делать. Пока шел бой, пока враг сопротивлялся, все было ясно. А теперь? Теперь, когда не надо отдавать боевых приказов, когда пропала надобность в жестоком и тяжком солдатском труде?.. Честное слово, я даже как-то растерялся.

Нет, что ни говори, первые мгновения мира, как бы ни были прекрасны они, тоже связаны с психологической ломкой, с перестройкой человека.

Я стряхнул с себя это состояние - расслабляться было рано. Еще шел прием пленных. Вокруг лежал вдребезги разбитый город, в котором обитал не один миллион голодных, лишенных транспорта, электричества и даже воды жителей. А ведь мы в этом городе были пусть временными, но хозяевами. И дел впереди лежал непочатый край.

Позвав Курбатова, я велел ему приготовить машину. А сам вышел со двора на улицу и двинулся к мосту Мольтке. Впервые можно было идти по улице без опаски, не прижимаясь к стенам домов, спокойно и не спеша переходя перекрестки. Так же неторопливо миновал я мост, где еще вчера каждого третьего настигал осколок снаряда.