Дмитрий Быстролётов - Пир бессмертных - Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

Но особенно верным другом матери был низенький и толстенький учитель гимназии Кулик. Хотя высшее образование давало ему право в паспорте именоваться Почетным гражданином, Степан Архипович упорно в графе «сословие» писал «крестьянин», чем вызывал удивление и любопытство. Это помогало Степану Архиповичу легко завязывать знакомства, к чему, собственно, он и стремился, будучи неутомимым пропагандистом идей Ленина и марксистом с редкой по тем временам эрудицией. В доме матери Андрей привык к разговорам на политические темы, но все они не доходили до его сознания, потому что оставались только словами. Андрэ не мог головой понять их до тех пор, пока потной спиной их не понял Андрюшка.

Началась Гражданская война. На Дону подняли восстание генералы Каледин и Корнилов. А в тихом курортном городке все еще существовала советская власть в форме совета неопытных и малопрактичных народных комиссаров. Потом на городок налетел казачий генерал Покровский. Народных комиссаров разогнали, кроме двух — Степана Архиповича Кулика, комиссара просвещения, и матроса Федьки, военного комиссара. Жителей нагайками согнали на поле перед скотобойней, ворота которой были превращены в виселицу, и оба комиссара поставлены рядом под опущенными петлями.

Гарцуя на горячем коне, генерал подбоченился и крикнул:

— Кто станет на колени и попросит милости, того оставим в живых! Принимаете условия?

В толпе воцарилась мертвая тишина.

— Нет, — ответил Степан Архипович, твердо глядя на генерала. — Да здравствует советская власть и мировой коммунизм!

Генерал махнул рукой казакам.

— А твое желание? — спросил генерал у Федьки, стоявшего у качающихся ног повешенного товарища.

— Сыграть твоей головой в городки, сволочь!

И Федька даже плюнул в сторону генерала.

Долговязый Андрюшка поверх чужих затылков хорошо видел сцену казни. Это был третий жизненный урок, послуживший формированию характера. За два года то того, летом шестнадцатого, транспорт «Фортуна», груженый мешками с цементом, шел из Новороссийска в Сочи, где пленные немцы тогда пробивали тоннели. Позади «Фортуны» плелась грузовая моторная баржа «Эпилъдифор», на которой стояла скорострельная пушечка, хорошо замаскированная пустыми ящиками. Неожиданно из зеркально чистой воды вынырнула немецкая подводная лодка. Как только стекла вода, люк рубки открылся, показались офицер и матросы, начавшие не спеша готовить орудие к стрельбе. Но наши моряки оказались проворнее: ящики были сброшены, и едва с лодки сделали первый пристрелочный выстрел, сбивший на «Фортуне» мачту, как с «Эпилъдифора» захлопала пушечка. Любое попадание для лишенной брони подводной лодки означает гибель, поэтому немецкие моряки бросились прятаться в рубку, и лодка с пыхтением и плеском погрузилась в воду. Андрей понял, что, когда в тебя целятся, это очень неприятно.

Второй урок оказался посерьезнее. Он относился к лету семнадцатого года. Председателем ревкома в городке был фронтовой солдат Протапов, а секретарем — Сережа Разумихин, товарищ Андрея по гимназии. Ночью бандиты из армейских дезертиров напали на них. Сережа был убит, смертельно раненный Протапов прислонился к дереву и выстрелом из нагана убил одного из нападавших. По трупу разыскали и остальных четырех членов банды, совершившей немало зверских убийств и ограблений. Судили их открытым судом на базаре, приговорили к расстрелу, привести в исполнение приговор поручили городской караульной роте, в которой числился и Андрюшка, служивший тогда матросом на портовом вооруженном катере «Фредерика». Настоящих солдат в роте не было, приговоренных поставили слишком далеко, и дело приняло бы скверный оборот, если бы не подоспела помощь самих приговоренных:

— Подойдите ближе! — кричали они. — Цельтесь в грудь!

Увидев мушку своей винтовки на фоне выцветшей солдатской гимнастерки, Андрей понял, что целиться в безоружного человека еще отвратительней, чем видеть, как целятся в тебя.

Весной девятнадцатого года Андрей Манин получил аттестат зрелости и одновременно свидетельство об окончании мореходной школы.

— Ты в какой полк?

— Я — в корниловский!

— А я — в дроздовский!

— Я — в алексеевский!

Держа в руках аттестаты, бывшие гимназисты уже видели себя юнкерами полковых школ, которые тогда молниеносно пекли прапорщиков для Добровольческой армии генерала Деникина. Все они уже предвкушали радость взять в руки куцый английский солдатский мундирчик и фиолетовыми чернилами провести на узких погонах одну полоску и на ней нарисовать звездочку. Таких российских офицеров в английских солдатских куртках кишмя кишело на улицах и становилось все больше с каждым поражением на фронте.