Галина Красовская: Серебряное дерево (с иллюстрациями Н. Гольц)

А через тридцать три дня Гарпун даже не чувствовал, где кончается его собственная нога и начинается искусственная — так прочно и не больно она приросла.

Гарпун отбросил прочь костыли и прошёлся по кругу в лихой матросской плясовой, позванивая медалями и потрясая седой бакенбардой-мочалкой.

Через некоторое время он снова явился в больничную палатку. Пряча за спиной трубку и запинаясь от смущения, он попросил:

— Мне бы ещё... Другую... Не растёт, чтоб её... Гром и молния! — И Гарпун стыдливо тронул голую щёку, где когда-то лихо торчала рыжая бакенбарда.

— Это можно! Вырастет отличная новая бакенбарда! — успокоил старого солдата профессор Гематоген и велел Витаминчику заняться гарпуновской бакенбардой.

Через семь дней на щеке Гарпуна показалась седая щетина. Она стала расти, расти, и выросла новая бакенбарда. Правда, она была короче старой, но это было не очень заметно, и Гарпун был счастлив.

И в третий раз пожаловал бравый вояка в больничную палатку. Там была одна сестричка Ампулка. Гарпун аккуратно приподнял кончиками пальцев белоснежную занавеску и протиснулся в палатку.

Потоптавшись на месте и помолчав, сколько было можно, Гарпун махнул перед лицом рукой и сказал:

— Разве это физиономия? Страх один... Решето... Если б от этих шрамов избавиться...

— Что ты, Гарпун! Зачем от них избавляться! Шрамы и седины тебя, наоборот, даже облагораживают... — ласково заверила его Ампулка.

Польщённый Гарпун ухмыльнулся, боком вытолкнулся из палатки и больше сюда не приходил. Только при встрече с Ампулкой бравый солдат заливался густой краской от ушей до кончика носа.

Снова стал носить Гарпун милицейскую форму и высвистывать разные ноты своим свистком-свирелью. На досуге он по-прежнему любил порыбачить и часто угощал своего спасителя Гема и его Друзей свежей ухой.

Ещё сильнее полюбил Гарпун море, которое наконец-то увидел своими глазами. Тем более, что это было Свирельское море! В неизменной тельняшке и бескозырке, с пиратской трубкой в зубах он частенько красовался на капитанском мостике маленького катера, на котором свирельцы катались по свирельскому морю. Во время остановок катера Гарпун усаживался на палубе, поглаживал новую бакенбарду и начинал:

— Помню, в молодости, когда я еще не был списан на берег...

И хотя в глазах старого вояки светились хитринки, ни один свирелец теперь не сомневался в правдивости Гарпуна.

Вылечив двух самых тяжёлых больных, профессор Гематоген начал лечить всех желающих.

Садовник Грушка избавился наконец от своего ревматизма, и теперь свирельцы узнавали, будет дождь или нет, не по Грушкиным костям, а в бюро погоды.

Дошла очередь и до старого Хвойки.

Хвойка не любил пить горькие лекарства, а чудесные пилюли, слышал он, были горькие. Он начал отнекиваться, но профессор теперь действовал настойчиво.

— Или пей, Хвойка, пилюли, или иди на пенсию! — сказал Гем. — Сторож не имеет права ходить в очках, слушать слуховым аппаратом и носить звонок, чтоб не засыпать на дежурствах!

Хвойка снял шапку, три раза почесал затылок и, мужественно вздохнув, согласился глотать пилюли.

Представьте себе, очень скоро он стал бравым сторожем. Некоторые свирельцы даже перестали с ним здороваться, потому что не узнавали его. Хвойка сперва обижался на невежливых, но потом как-то поглядел на своё отражение в озере и всё понял.

Из водяного зеркала ему весело усмехалось усатое лицо, которое ни в какое сравнение не шло с прежней стариковской физиономией.

Хвойка крякнул от удовольствия, потом схватил очки, слуховой аппарат и звоночек-будильник, увязал их в носовой платок и забросил подальше. Но свирельские ребятишки разыскали узелок, разделили между собой Хвойкины вещички и придумали новую игру — «в сторожа Хвойку».

Победив Булыгана, свирельцы спокойно взялись за дела.

Какое счастье, что вернулся Гранат! В его туго набитой походной сумке, кроме яда для змей, было много эликсирных порошков, а у Коренька их как раз осталось совсем мало — он почти все истратил, когда сажали новый лес. Гранат быстро приготовил новые эликсиры, свирельцы начали поливать ими семена деревьев, и деревья стали расти в семь раз быстрее обычного. И воды теперь было у свирельцев целое море.

Но далеко ещё было до прежней Свирелии, где росли могучие деревья.

— Вырубить да сжечь лес — недолгое дело, — бормотал Хвойка. — А новый вырастить — вот беда-то! — целых сто лет надо!