Сакариас Топелиус: Как портной пришил Финляндию к Швеции

Тикка вытащил телеграмму из кармана и прочитал: «Мадам Андерссон шлет привет и благодарит. Она подавилась лососьей косточкой и как раз возвращается от доктора, но теперь она поживает хорошо и пригласила мадам Рёрстранд на чашечку кофе».

– Это еще что такое! – воскликнул, побагровев от злости, старик.

Меж тем Никку так сильно провел смычком по струнам своей скрипки, что одна из них лопнула. – И не стыдно тебе насмехаться надо мной!

– Вот мое свидетельство, – сказал Тикка и протянул старику бумагу.

Все столпились вокруг хозяина усадьбы Анттила, чтобы разглядеть диковинный документ. Харьюсу Мортену, который не умел читать, пришлось расспрашивать других, что там написано. А там было написано, что портной Тикка пришил друг к другу обе страны с помощью телеграфного кабеля, проложенного через море. Там было написано, что он собственной персоной запрашивал по телеграфу, как поживает мадам Андерссон, и затем получил нижеследующий ответ. Так что Тикка вовсе не хитрил; изворотливый старик был пойман в собственные сети, и ему пришлось признать, что у Тикки законные права на Ниллу. Никку спрятал скрипку с лопнувшей струной под мышку и незаметно скрылся. Но Харьюс Мортен надменно заявил, что не намерен уступать дорогу такому вот ничтожеству. Нилла тоже должна сказать свое веское слово.

Нилла и в самом деле хотела сказать свое слово, но только в пользу портного. Колокольня нежнейшим взглядом смотрела теперь сверху вниз на стог сена и уже протягивала, словно два флагштока, свои длинные руки, чтобы обнять Тикку. Но он, отступив назад, сказал:

– Спасибо вам, батюшка, за то, что вы хотите отдать мне Ниллу в жены. Но дела нынче обстоят так, что я этого больше не желаю. Слишком долго бегал я, как последний дурак, ради нее и ради вас по свету. Она слишком высока для такого малорослого парня, как я. Отдай ее в жены тому, кто больше ей под стать. Прощай, батюшка, прощай, Нилла. Останемся до конца добрыми друзьями.

Неожиданно стог сена исчез – будто ветром сдуло, и колокольня осталась одна в своем гордом величии. Прихожане шептались, поглядывая на старика, и скалили зубы. Старик так и затрясся от злости и с досады швырнул трубку. Ударилась о плиту его лучшая трубка да и разбилась. Беда ведь редко приходит одна.

Однако все в селении знали, что Тикка посватался к Нилле, но не все знали, что он отказался от своей невесты. Велико же было удивление, когда в воскресенье после дня Святого Михаила в церкви была объявлена помолвка портного, честного и овеянного славой Иошуа Тикки, с торпарской дочкой, честной и добродетельной Марией Вииттала.

– Вот парочка так парочка – одно конопляное зернышко женится на другом, – одобрительно кивали люди, – разве конопляное зернышко подходит к сосновой шишке, разве могут они ужиться в одном гнезде?

Тикка и Майу зажили счастливо. Одинакового роста – не надо одному смотреть сверху вниз на другого, одинаково работящие. Свою старую ветхую лачугу они починили и покрасили. На окошке у них цвели бальзамины, а три тучных коровы кормили Тикку и его жену молоком да маслом. Нилла же – колокольня – с досады вышла замуж за Харьюса Мортена, и хоть Никку и сыграл им свадебный марш, это счастья не принесло. Мортен промотал наследство жены, которое она получила после смерти богатого крестьянина из усадьбы Анттила, и заложил жемчужное ожерелье Ниллы за домотканую куртку у Тикки. Покрывало же из птичьих хвостиков использовали вместо пугала, а моль съела полость из лисьих шкур.

– Не плачь, Нилла, – сказала Майу. – Я сшила новую юбку твоей старшей дочке, а в следующее воскресенье приведи к нам вечером детей, они смогут сплясать сельскую польку под гармонику Тикки.

Так что колокольня по своей бедности стала ниже стога сена, хотя стог сена так и не дорос до высоты колокольни. А когда Тикка и Майу, маленькие и пригожие, словно куклы, семенили по церковному холлу, жители селения говорили:

– Два сапога – пара.

А Швеция и Финляндия пришиты друг к другу горами на севере, кабелем Тикки и многим-многим другим.