И меня вышвырнули из редакции.
Когда Аги услыхала об этом, у нее дыхание замерло. Она помчалась со мной к отцу.
«Папа, ты знаешь, что случилось с Арнольдом?»
Отец девочки, доктор киноведения, между прочим, мой близкий друг, читал в этот момент какую–то лекцию матери Аги. Они стояли у дерева.
«Нет, доченька, я понятия не имею о том, что случилось с Арнольдом».
«Главный редактор выгнал его!»
«Что ж, это и с другими случалось».
«Главный редактор так поддал ему коленкой, что Арнольд трижды перекувырнулся в воздухе».
«И я припоминаю подобные случаи».
«Папа! Как ты не понимаешь! Ты должен помочь Арнольду!»
Доктор киноведения удивился. Повернулся к большой Аги, то есть к матери малютки Аги:
«Ты думаешь, я действительно должен помочь Арнольду?»
Большая Аги взглянула на небо:
«Сейчас пойдет дождь».
Унылый, обвиняющий взгляд. («Будет гроза. Заманили меня в лес, зная, что будет гроза. Ловко придумано!»)
«Аги, дорогая!»
Но дождь уже шел. Злые, колючие, пронизывающие капли. С хвойных деревьев сыпались иголки…
Росита Омлетас задумчиво повторила:
— Иголки.
— Иголки с хвойных деревьев. И с неба падали иголки. Мелкие, злые, колючие иглы. Они сыпались на лицо большой Аги, а у нее зубы стучали от страха. Сейчас она сама казалась сырым деревом, мокнущим в лесу. Вдруг она встряхнулась и, спотыкаясь, ничего не видя, бросилась бежать.
«Аги, дорогая!»
Доктор киноведения помчался за ней. На бегу кричал о каком–то методе. Нужно сначала разработать метод, нельзя бежать по лесу просто так.
У большой Аги не было никакого желания разрабатывать метод. Она быстро скрылась из виду. И мы тоже побежали. Малютка Аги поскользнулась на мокрых корнях. Отец схватил ее за руку.
«Лучше смотри себе под ноги!»
«А ты лучше не читал бы лекций!»
«Я и сам чуть носом не шлепнулся».
(«О господи! — подумала Росита Омлетас. — Ведь у него и носа–то нет. А может, тогда еще был?»)
— Как мы бежали! Мчались от одного дерева к другому. Словно играли в какие–то жуткие салки. А этот дождь в лесу! Не захвати он нас, все сложилось бы иначе. Но дождь нас захватил. Ужасно!..
Проникающий из сада солнечный свет прорезал комнату. Стол с остатками завтрака осиротел. Пузатая сахарница из белого прозрачного фарфора. Соковыжималка с выжатым лимоном. Мед в пластмассовой бутылке в форме медведя. Голова у Мишки вдавлена, и он едва держится на ногах, да и меда в нем осталось совсем на донышке. В отчаянии Мишка прислонился к хлебной корзинке. Знает, что, если шлепнется носом, никто его не подымет.
Чиму зябко поежилась:
— Дождик.
— Что ты выдумываешь?
— Я принесу зонтик.
— Ну уж нет, довольно твоих штучек! Ты куда?
Чиму выскочила в переднюю. И влетела обратно с раскрытым голубым зонтом. Подняла его над матерью:
— Ты насморк схватишь!
— Сейчас же сложи зонтик!
— Если ты промокнешь, то сразу получишь насморк. Стоит на тебя капле упасть, и ты уже чихаешь.
Мать смотрела на нее ничего не выражающим взором. Вполне вероятно, что она вместе с зонтом хотела бы сложить и Чиму. Однако она даже не пошевелилась. Игла для сшивания мешков сама засновала в ее руке, продолжая колдовать над Арнольдом.
Чиму застыла возле матери, держа над ней зонт. Мило улыбаясь, шепнула:
— Обо мне не беспокойся, мама! Меня дождь не пугает! Мать что–то пробормотала в ответ. Еще раз взглянула на Чиму. Потом снова склонилась над шитьем, смирившись с раскрытым над ней зонтиком.
А Арнольд все бубнил свое:
— Не знаю, право, как мы добрались до кафе. Если, конечно, этот хлев можно так назвать. Во всяком случае, раньше там определенно был хлев. Насквозь промокшие, мы прислонились к стене, потому что сесть… Насквозь промокшие, мы стояли в промокшей насквозь толпе. Столиков мы даже не увидели. Может, их там и не было. Кто–то из толпы отважился было пройти в середину зала. Но, сделав несколько шагов, поспешил обратно. Я не смел поднять глаза на большую Аги. И доктор киноведения не осмеливался на нее взглянуть.
Да, кафе было не люкс, но ведь и мы не были шикарными посетителями. Иногда откуда–то возникал официант с подносом, облаченный в грязную куртку. Человек пять бросались к нему:
Читать дальше