Елена Данько: Деревянные актёры

Мы раздели кукол и бережно сложили отдельно парички, платья, шапочки, бусы королевы и ружьецо короля. Если кто-нибудь заглянет в наш сундучок, он увидит кучу разноцветного тряпья и несколько голых деревянных головок. Никто не узнает, что мы везем с собой Марию-Антуанетту, и министра, и кардинала, и самого Людовика Шестнадцатого! А если мы захотим представлять, так собрать и одеть кукол недолго.

Когда мы вышли во двор замка, чтобы запрячь Брута, повстанцы уже приготовлялись к ночному походу. Кто чистил ружье, кто чинил седла, а коренастый Жак стоял у порохового ящика и раздавал порох. Он пожал нам руки своей шершавой ладонью.

– Ну, друзья, такого Полишинеля, как ваш, я никогда не видывал. Теперь я буду знать, что не всякая кукла – глупая ребячья игрушка, бывают такие куклы, что ой-ой-ой! – подмигнул он.

Мы простились со всеми. Антуан вышел проводить нас за ворота. Он подарил мне острый ножик с костяной ручкой, украшенной почерневшим серебром.

– Вырежь ещё куклу, Жозеф, – шепнул он. – Знаешь какую? Повстанца с ружьем за плечом и с пистолетами у пояса. И пусть он задаст пороху какому-нибудь полковнику вроде де Грамона.

Я пообещал ему, что непременно вырежу куколку-повстанца.

Замок де Ларош далеко скрылся за деревьями. Метр шёл задумавшись. Розали молчала. Я вспоминал слова Шарля Оду о том, что наше дело – умное и опасное дело. Я чувствовал гордость при мысли о том, сколько работы, сколько опасностей, сколько приключений предстоит нам в пути.

Солнце садилось. Кудрявые вершины дубов стали розовыми. Вдалеке из-за поворота дороги показалось розовое облачко пыли. Круглый жёлтый дилижанс, запряженный шестеркой лошадей, катился по дороге.

– Это парижский дилижанс, – сказал метр.

И лошади, и дилижанс, и люди, сидевшие на его верхушке, издали казались игрушечными, словно они были вырезаны из дерева, густо покрашены чёрной, жёлтой и синей краской, а сверху покрыты лаком. Почтальон трубил в рожок.

Я взял нашего пугливого Брута под уздцы и отвёл в сторону, пропуская дилижанс. Дилижанс быстро приближался. Звенели копыта, громыхали колёса, бренчали ведра, привязанные позади кузова, из окна дилижанса выглядывал розовый чепчик, пассажиры, сидевшие на верхушке, придерживали шляпы от ветра. Вдруг сквозь шум и грохот я услышал звонкий голос метра. Метр махал своей шляпой, протягивал руку и кричал:

– Газету, граждане! Кто даст мне газету?

Молодой человек на верхушке дилижанса привскочил, махнул рукой в ответ и нагнулся к своему дорожному мешку. Потом он приподнялся, крикнул: «Держи!» – и бросил несколько газет. Газеты закружились, подхваченные ветром. Сквозь облака пыли мелькнули чемоданы и сундуки, перевязанные веревками. Дилижанс умчался.

Метр поднял газеты, обтёр с них пыль и торопливо развернул одну из них. Мы подошли к метру. Он начал читать, отчеканивая каждое слово:

«Проснитесь, французы! Она пришла – эпоха Великой Революции! Она покроет нас позором, если мы не сбросим цепи рабства. Она обессмертит нас в памяти грядущих поколений, если мы завоюем свободу!

А вы, аристократы, взгляните: вас – двести тысяч, а нас – двадцать пять миллионов. Взгляните на наши поля, наши кузницы, наши фабрики и мастерские, наши порты и суда, наши армии и академии! Взгляните и скажите: вашей ли жалкой кучке или нам, многомиллионным труженикам, по праву принадлежит Франция?»

Метр замолчал, глядя вперед. Впереди закат горел ослепительным блеском. Всё кругом нас было огненное – стволы дубов, колёса нашей одноколки, дорожные колеи, помятая шляпа метра и плащ Розали. Вершины холмов, казалось, были объяты пожаром.

– Пора в путь! – сказал метр, складывая газету.

Колёса заскрипели. Копыта Брута мерно постукивали по утоптанной дороге.

Мы шли в Париж, навстречу революции.

Итальянский народный танец.

Сказки, басни.

Скорее! Скорее!

Мариа-Антуанетта была австриячка по происхождению.