Он сказал: это случилось потому, что верность означает для него всё на свете, и он совершенно обезумел после рассказа Стига.
Я едва слышала его слова. Душа моя пела, и я простила бы его, если бы он даже думал, что это именно я была Мессалиной [97]или любой другой порочной и пользующейся дурной славой особой.
Он встретился со Стигом и расквитался с ним. И если судить по выражению его лица, то я не думаю, что сведение счетов было особенно приятным для Стига.
Потом мы сидели там, у излучины реки, на скамейке. Час, два часа. И болтали, ой, как мы болтали! В разгар нашей беседы мимо прошёл Сванте. Он так ухмылялся, что рот у него был почти до ушей. Высоко подняв шапку, Сванте сказал:
– Добрый вечер! Похоже, в этом году будет хороший урожай слив.
Сливы в апреле! «Дурак», – подумала я, но не произнесла это слово вслух. Ведь тогда, может, Бертиль не поверил бы, что я так прелестна, как на самом деле.
– Я думаю стать инженером. – заявил Бертиль, когда Сванте ушёл, и швырнул большой камень в озеро.
Он сделал это, только чтобы подчеркнуть: упомянул он о своих планах как бы случайно.
– Станешь инженером? – переспросила я. – Да, по-моему, инженер – хорошая профессия.
– Но до этого пройдёт немало времени, – сказал Бертиль.
– Да, – согласилась я, – до этого пройдёт немало времени.
И, произнеся эти слова, я почувствовала страшную радость, и мне было решительно всё равно, сколько лет понадобится на это. Потому что теперь, когда я не собираюсь вымереть в расцвете молодости, у меня, знаешь ли, так жутко много лет впереди. Да и у Бертиля тоже.
Я знаю, что ты подумаешь. Ты подумаешь: «Девчонка – законченный придурок. Ей всего пятнадцать лет, а она уже бредит, что будет ждать мальчишку, который станет инженером. Младенцы», – думаешь ты, да-да, не отрицай!
Но тогда я тебе ещё кое-что скажу. Во-первых, Бертиль не просил меня ждать, а во‑вторых, я не обещала его ждать. Уверяю тебя: никаких торжественных клятв друг другу мы не давали. И естественно, в глубине души я прекрасно знаю, что встречу множество молодых людей, а он – ничуть не меньше молодых девушек, прежде чем кто-либо из нас поймёт, кто наш избранник или избранница. Знаю, так оно будет, и так оно и должно быть.
Но всё-таки. Разве никогда не было примеров того, что двое людей полюбили друг друга ещё в школьные годы, а потом держались вместе всю жизнь? Милая Кайса, подумай хорошенько и скажи, что ты действительно слышала такие истории. Я не требую, чтобы ты знала такие случаи из круга твоих ближайших знакомых, но я думаю, что ты, возможно, слышала: такое случалось где-нибудь в Норботтене [98]в начале XX века или что-нибудь в этом роде.
И вообще. Почему нельзя внушить себе, хотя бы приблизительно, всё что угодно в такой сказочно тёплый и сладостный весенний вечер, когда тебе всего пятнадцать лет? Разве мечты – не одно из священнейших прав юности? Быть может, жизнь жесточайше разрушит мои мечты, это мне неведомо, да именно сейчас мне нет до этого дела. Потому что именно сейчас, понимаешь, Кайса, именно сейчас так чудесно жить. За моим окном простирается весенний вечер, самый синий из синих весенний вечер, какой только мне довелось пережить. Черёмуха покрылась крупными почками, яблони готовы распуститься и подарить свои розовые нежные букетики цветов. И если я высуну за окно нос, то почувствую, как сильно пахнет весной.
Весь дом спит, но милая, добрая, благословенная Майкен затопила печь в моей комнате. Правда, весна ещё не вторглась всерьёз в нашу старую деревянную лачугу. Всё так тихо, так мирно, так сладостно. Кайса, ты думала о том, сколько в мире удивительных ароматов и красок, форм и звуков и как чудесно, что у человека есть его пять чувств, чтобы, как сегодня вечером, впитывать все свои впечатления? Не помню, чтобы я когда-нибудь так отчётливо осознавала все свои чувства, как сегодня вечером. Подумай, если бы можно было взять благоухание первых фиалок весной, аромат затылка только что выкупанной Моники, запах свежеиспечённого хлеба, когда ты голодна, рождественской ёлки в сочельник и смешать всё это с потрескиванием огня в тихий осенний вечер, когда дождь ударяет по стеклу, с мимолётной лаской мамы, когда ты грустна, с «Менуэтом» Бетховена и «Ave Maria» Шуберта, с пением моря, с сиянием звёзд и тихим журчанием реки, с папиными деликатными лёгкими шутками, когда мы сидим вместе по вечерам… Да вообще, если взять чуточку всего прекрасного, красивого и весёлого, что есть в мире, не кажется ли тебе, что получилась бы смесь, которую можно применять как успокоительное средство в больницах? Ты думаешь, я сошла с ума, да? Нет, Кайса, я не сошла с ума, я только так нелепо, безумно, головокружительно рада, и так чудесно, чудесно. Чудесно жить на свете!
Читать дальше