Софья Хентова: Подвиг Тосканини

Из Байрейта он переехал в Вену. Там еще находился его друг, выдающийся немецкий дирижер Бруно Вальтер. Впоследствии и он вынужден был бежать из страны. Вальтер пригласил Тосканини дирижировать спектаклями прославленной венской оперы.

Пожар второй мировой войны разгорался.

Тосканини обладал не только талантам музыканта, но и трезвым умом политического деятеля: мрачен был его взгляд на ближайшее будущее. Эти porci — свиньи, как называл он фашистов, душили народы Европы.

Где можно было работать?

Тосканини не любил музыкальной атмосферы Америки, отравленной наживой. Не любил Метрополитен—опера. Он решил на время отказаться от оперных постановок и принял приглашение руководить оркестром радио в Нью—Йорке. Распространение, перспективы радио вызывали живейший интерес старого дирижера. Здесь его ожидало новое в работе, а новизна творческих задач всегда привлекала Тосканини.

Квартиры в Милане на виа Дурино больше не было: ее разграбили. Италию Тосканини потерял: там властвовал Муссолини. Фашизм победил в Германии, в Австрии. «Три страны я потерял», — с горечью говорил Тосканини.

Теперь он жил в Соединенных Штатах Америки, в Нью—Йорке, с детьми — сыном Вальтером и дочерью Вандой. Она была замужем за русским пианистом Владимиром Горовицем. Их дочь Соню Тосканини очень любил.

Что бы ни происходило, Тосканини продолжал работать. И не расставался с запиской Верди — своим верным талисманом. После работы в опере Тосканини считал работу в симфоническом оркестре делом, не требовавшим такой колоссальной затраты энергии. За несколько лет ему удалось воспитать оркестр в тех принципах, которые он считал важными для исполнительства. Сложился коллектив, ставший близким Тосканини.

Концерты следовали один за другим. Звучали произведения Моцарта, Бетховена, Шуберта, Брамса, Дебюсси, Равеля — Тосканини старался представить слушателям все богатство симфонической музыки. С интересом относился он к творчеству советских композиторов.

Еще в двадцатые годы Тосканини включил в свой репертуар Первую симфонию Шостаковича. Композитору было девятнадцать лет, когда он написал это сочинение. Имя его не было известно. Но Тосканини сразу поверил в талант Шостаковича.

Когда началась Великая Отечественная война, Тосканини выступил в поддержку советского народа, героически сражавшегося с врагом.

Утром старому маэстро приносили пачки газет; он читал сообщения о военных действиях на фронтах, отмечал на карте продвижения войск. Тосканини хорошо разбирался в военном деле.

Весной 1942 года до него дошла весть о том, что в осажденном Ленинграде Шостакович создал Седьмую симфонию и что симфония эта рассказывает о борьбе советских людей.

Тосканини разволновался. Не такой был человек и художник Шостакович, чтобы в эти трагические дни молчать: только он и мог создать эпопею, глубоко выражавшую переживания советских людей.

Тосканини волновался потому, что ему страстно хотелось иметь эту неизвестную симфонию, сыграть ее в Соединенных Штатах Америки, где о войне советского народа все же знали так мало и судили так поверхностно, а иногда и ложно. Но как доставить ноты? Океан бороздили немецкие подводные лодки. Транспорты перевозили оружие и продовольствие с большим риском; минные поля, ловушки закрывали пути. С воздуха бомбили самолеты.

Симфония Шостаковича звучала на родине ее автора. Тосканини ждал ноты. Их пересняли на фотопленку и катушку с пленкой отправили в Америку — сложным путем, через разные страны, моря, океаны: из Москвы на самолете в Ташкент, Ашхабад, оттуда в Иран, затем в Иран, Египет, через всю Африку — и на корабль, который обойдя минные поля, пересек Атлантический океан и благополучно вошел в ньюйоркскую гавань.

Тосканини сам приехал за пленкой и тут же организовал размножение фотокопий. Он торопился. Звонил с нетерпением каждый день, перенес летний отдых, чтобы не откладывать исполнения. Три дня не выходил Тосканини из своего кабинета, знакомясь с партитурой. На пятый день после получения партитуры Тосканини знал ее наизусть.

Жарким было лето в Нью—Йорке. Столбы пыли забивали улицы. Работалось трудно. Но Тосканини в свои семьдесят пять лет репетировал как обычно: не пропуская ни одной детали, с чувством огромной ответственности. Эта симфония должна была лучше слов рассказать о том, что переживали ленинградцы, чем они жертвовали для борьбы. Это была картина России, которую открывал Тосканини: ведь он всегда был с мужественными и сильными, с теми, кто не сдавался.