Елена Озерецкая: Олимпийские игры

Ипподром на мгновение замер, но через секунду зрители уже разразились приветственными криками, от которых многие лошади с громким ржанием поднялись на дыбы.

Прогремел второй сигнал трубы, и лошади помчались вперед.

Сквозь облака пыли то там, то здесь в первых лучах утреннего солнца мелькали разноцветные одежды возничих, а лошади все увеличивали и увеличивали скорость, взвиваясь на дыбы каждый раз, как проносились мимо музыкантов с их звенящими трубами. Стремясь обогнать несущихся рядом соперников, возничие безжалостно колотили лошадей остриями копий и хлестали их бичами между ушей. Ободья колес покрылись хлопьями пены со взмыленных конских спин. Конский храп и стук колес сливались с громкими криками зрителей.

— Какой круг идет?

— Шестой!

— Нет, пятый!

— Беру богов в свидетели, что шестой!

— А всего им надо проскакать мимо стартового столба двенадцать раз!

— Смотрите, смотрите, они приближаются к Тараксиппу!

— Кому суждено сегодня погибнуть на этом месте? — Смелее! Смелее вперед, отважные возничие! — Что такое Тараксипп, Каллий? — закричал, чтобы быть услышанным в общем шуме, Лин.

— Видишь на повороте, в самом опасном месте, круглый алтарь? Это и есть Тараксипп, «ужас лошадей». Здесь происходит большинство несчастных случаев.

— Почему?

— Потому, юноша, — наклонился к Лину сидящий сзади старик, — что Тараксипп — жилище злого демона, который наводит на лошадей непреодолимый страх!

— Это правда, Каллий?

— Кто знает? Одни считают так, а другие говорят, что при крутом повороте к финишу лошади просто пугаются своих собственных теней в лучах утреннего солнца!

Едва Каллий успел договорить, как раздался страшный треск. Двое возничих, яростно обгоняя друг друга, столкнулись у Тараксиппа. На них налетело еще несколько. Грохот ломающихся колесниц, ржание лошадей, крики и стоны возничих — все смешалось в один чудовищный грохот. Все пространство вокруг алтаря покрылось обломками. Один из возничих упал под колесницу и запутался в ремнях, но взбесившиеся лошади продолжали мчаться и мгновенно затоптали несчастного юношу. Другой, потеряв сознание и обливаясь кровью, все еще судорожно держал поводья, и кони тащили его по песку…

— Каллий! Каллий! — в ужасе кричал Лин, пряча лицо на плече брата.

— Тише, мальчик, тише, — успокаивал Каллий, сам взволнованный до глубины души.

— Сегодня еще не так плохо! — вмешался опять старик. — Все-таки из десяти пятеро уцелели. А две Олимпиады назад в живых остался только один!

— Но ведь так бывает не всегда, — сдержанно возразил Каллий, глядя на перепуганного братишку.

— Нет, конечно, — спокойно ответил старик. — Я помню немало бегов и с благополучным исходом…

— Пойдем скорее, Лин, — сказал Каллий, — пора на стадион. Сегодня во второй половине дня начинаются состязания по пятиборью. Пожелай мне счастья, братишка…

Олимпийский стадион находился очень близко от ипподрома, у южных отрогов холма Кронос. С одной стороны места для зрителей были устроены на естественном горном склоне, с другой — на специально сделанной насыпи. Здесь, как и на ипподроме, все места были заняты еще до рассвета, но для Лина сберегли местечко друзья Каллия.

— Видишь медные статуи вон там, в углу? — спросил Теллеас.

— Вижу. А что это за статуи?

— Они поставлены на штрафные деньги. Если атлет опоздал или употреблял неправильные приемы, с него брали штраф. На каждой статуе написано, кого оштрафовали и за что. Но дело не в этом. Около статуй подземный вход на стадион. Смотри внимательно, все выйдут оттуда…

Первыми торжественно шли распорядители. Одетые в пурпур, с лавровыми венками на головах, они важно занимали предназначенные для них места. За распорядителями показались атлеты. Медленно, один за другим, сохраняя определенную дистанцию, они обходили круг стадиона, а глашатай объявлял имя каждого из них, имя его отца и город, гражданином которого он был.

— Вот и наш Каллий! — закричали юноши. — Каллий, Каллий, мы приветствуем тебя!

— Каллий, Каллий! — кричал и Лин. Впрочем, кричали все зрители. Ведь у каждого был среди участников или земляк, или родственник. Но глашатай поднял руку, и все стихло.

— Спрашиваю всех вас, собравшихся здесь, — громко сказал глашатай, — нет ли возражений или отводов против участия кого-либо из допущенных к состязаниям? Если кто-нибудь из вас знает дурное об атлете, пусть скажет!

Трижды повторил глашатай эти слова, но зрители отвечали только приветственными возгласами, и атлеты вошли в специальное помещение, чтобы раздеться и натереться маслом. Выйдя снова, уже обнаженными, они приступили к жеребьевке.