Виталий Мелентьев: Черный свет (Рисунки М. Скобелева и А. Елисеева)

Бойцов смело повернул одну из них, переключил тумблер, и с машиной произошли невероятные изменения. Собственно, невероятными они были с точки зрения всех, кто не был знаком ни с этой машиной, ни с техникой будущего. Просто в машине что-то произошло, и за несколько секунд она неуловимо изменила свои габариты, как бы «перестроилась» — стала узкой и длинной.

Бойцов возвратил тумблер в нормальное положение, повернул рукоятку — и превращение окончилось.

Машина осторожно приблизилась к открытому люку, несколько секунд словно принюхивалась или присматривалась к окружающему, а потом смело, но несколько неуклюже клюнув носом, сползла на песок. Впервые, может быть, за многие века гусеницы под ней бодро крутились, и, должно быть, от этого плавность хода казалась необыкновенной — ни толчка, ни рывка мальчишки не ощутили.

Они вдосталь накатались по песчаному дну карьера. И тут высказался Вася:

— Послушай, а ведь по идее она же должна еще и летать.

Что ж, Васю Голубева можно было понять. Он, конечно, в свое время пережил необыкновенные приключения. Но в ходе всех этих приключений летать ему не довелось. Как-то не попадалось такой техники. А тут техника была под рукой, и не воспользоваться ею казалось просто невозможным. Даже неумным.

Правда, Юра на мгновение вспомнил свои приключения на планете Красных зорь, посуровел и поэтому излишне строго взглянул на товарища. И тогда Вася, как бы понимая всю необычность своего предложения, уже готов был пойти на попятную:

— Нет, если, конечно, это опасно, то…

При этом он и сам не знал, что умудрился польстить Бойцову. Ведь из его слов можно было понять, что он во всем доверяет Юрию. Он как бы признавал, что у Бойцова отличная летная подготовка, опыт и знания. Юрий как можно скромнее пожал плечами.

— Ну что ж, если тебе хочется…

Что ни говорите, а всегда приятно, когда люди признают твое мастерство хоть в чем-нибудь: хотя бы в раскалывании орехов или в умении плевать дальше всех. А в этом случае признавалось мастерство вождения невероятной машины.

Нажали на нужные кнопки, повернули необходимые рукоятки и переключили тумблеры. И все произошло именно так, как и предполагали ребята. По бокам выдвинулись стреловидные, как на реактивных самолетах, крылья. И только после всех этих преобразований была наконец нажата педаль подачи энергии.

И вот тут-то машина впервые показала свой нрав. Вместо того чтобы плавно подняться в воздух, она резво, как молодой козел, подпрыгнула так, что у ребят что-то подкатило к горлу и мускулы стали тяжелыми и негнущимися.

Безмятежно спавший Шарик проснулся и с тревогой огляделся.

— Скоростной… разгон, — нашелся Юрий, но Вася недоверчиво посмотрел на него.

— Может, ты не то включил?

— Все то, что нужно. Просто пережал педаль.

Как будто все было правильно, машина выровнялась и легко и спокойно парила над карьером. Парила так, как, например, стрекоза или вертолет.

— Здорово! — улыбнулся Вася.

— Куда уж лучше.

— Давай поднимемся повыше?

— Попробуем.

Юрий осторожно нажал педаль — и машина поднялась над лесом.

Странно и немного смешно было видеть деревья сверху. У многих сосен, оказывается, совсем крохотные, как деревца-первогодки, вершинки. И на самой-самой вершинке, упрямо тянущейся вверх, ярко-зеленая веточка — последний годовой отросток ростовой почки. От этого бор сверху казался нежным и несколько беззащитным.

Но попадались такие места, где вместо нежно-зеленых побегов торчали засохшие вершинки, смотреть на них было немного грустно: здесь стояли обреченные на гибель деревья. Ведь все живет до тех пор, пока растет. Вот почему над одним из таких участков, как говорят лесники, перестоявшегося леса Вася предложил:

— Поднимайся выше. Все идет хорошо. И нужно же попробовать…

И Юра послушно поднял машину метров на десять выше сосновых верхушек. Потом еще выше. И еще…

И тут открылся такой простор, такая красота, что ребята забыли обо всем на свете. Ни страха, ни робости не было и в помине.

И лес, и река, на которой вдалеке виднелась дуга плотины, и ползущие по дорогам машины, и даже дымы недалекого городка отсюда, с высоты, казались игрушечными и очень милыми — может быть, оттого, что вечерний синий сумрак постепенно скрадывал их очертания. И только река все явственней из серебристо-серой становилась розовой, а местами фиолетово-багровой.

Летний день кончался, а на западе все разгорался и разгорался закат.