Константин Сергиенко: Кеес Адмирал Тюльпанов

«В то же время по грудь в воде брел от Ламмена какой-то человек…»

Здесь сразу две ошибки. Во-первых, не человек, а полчеловека, да ещё с рыжей головой. Значит, Лис. А во-вторых, не от Ламмена, а к Ламмену. С Лисом приключилось такое. Когда он поворачивал с Рейна в канал, его ударил здоровенный топляк и перевернул. Лис хорошенько выкупался, а потом дамбой поскакал к Зутервуде. Между Ламменом и Зутервуде он разглядел на бастионе меня и недолго думая свернул, потому что всё-таки опасался, что гёзы поколотят его за папашу. Но те ничего не знали, а Слимброка и след простыл.

Ну вот и подходит к концу моя история, а ничего другого я рассказывать не собирался. Скажу только, что тем же утром гёзы вошли в город через Коровьи ворота. А с ними вместе все мы: Эле, отец, Рыжий Лис да Пьер с нами.

Все, кто ещё мог стоять на ногах, вышли встречать. Мы бросали на берег караваи хлеба и селёдку. Я сразу побежал к Михиелькину и нашёл его дома. От слабости он даже не смог обрадоваться. Но хорошо хоть, уцелел!

А день-то был какой! Солнце сияло, ветер дул с моря! Это был настоящий день свободы!

И тут я поставлю точку, друзья. Останется только попрощаться. Ну, а для этого я приберег ещё пару листков.

Ну что же, прощаться – не здороваться, расставание – не встреча. Кому надоело читать, тот рад, кому понравилось, тот погрустит немного. А я так скажу: вроде привык разговаривать с вами, поэтому нелегко отложить перо.

Но прежде, чем уж совсем распроститься, скажу вам, как стали мы жить-поживать после победы над испанцами.

Видел я Молчаливого. Он приезжал в Лейден на праздник. Среди шумной толпы ехал спокойный, но меня на этот раз не узнал, а может быть, просто не заметил, хотя я подобрался к самой лошади. Через несколько лет убийца, по имени Жерар, выстрелил в него отравленными пулями, Молчаливый упал на руки друзей и на другой день умер.

А убийца признался на допросе, что его подговорили монахи-иезуиты. Один из них был огненно-рыжий. Наверное, Лисов папаша, кто же ещё? Опять принялся за старое, а до этого мы о нём ничего не слыхали.

Лис ударился в науку. Как раз по случаю победы в Лейдене решили открыть такое важное заведение – университет. Лис всё рядом крутился, дождаться не мог, когда откроют. Мне он хвастался, что по своим знаниям о козявочном мире сразу станет профессором. Только у него не вышло. Его туда не пустили, сказали, что слишком мал. Лис плевался, ругался, но, в общем, решил подождать, пока сами пригласят. А пока он целыми днями пропадает за городом, собирает разных жучков, тараканов, рвёт цветы и рассовывает в самодельные коробки.

Все мы живем теперь вместе: я, Эле, Лис, Михиелькин, отец и Пьер с нами. Работы на первых порах хватает, народу ведь в городе осталось совсем мало. Бургомистром у нас теперь ван дер Верф. Он оказался храбрым человеком, зря я побоялся в тот раз сказать ему о заговоре. Рассказывали, что в последние дни осады, когда некоторым совсем уж невмоготу стало и они потребовали сдать город, ван дер Верф вышел на площадь и сказал: «Вот вам моя рука, отрубите, но город не сдам!»

Комендант ван дер Дус не умер. Он выздоровел и написал большую поэму про тяжелые дни осады. Правда, на латинском языке, хотя сам говорил мне, что от латинского несёт святым Римом.

В общем, в Лейдене оказалось много храбрых людей, зря я тогда кругом видел измену. Но всё-таки, видно, есть и такие, о ком говорилось в письме Молчаливому. Иначе как объяснить, что усиленно распространяют слух, будто городская стена у Коровьих ворот упала сама собой? Правда, под огромной грудой кирпичей не видно следов взрыва, но, по-моему, догадаться не трудно, что стены просто так не падают. Видно, кому-то из городского магистрата совсем невыгодно вспоминать о взрыве, это дело не стали даже расследовать. Странно, что и учёные-хронисты обходят его молчанием. Упала, мол, стена – и ладно, а почему, не наше дело. Но мы-то с вами знаем, что как, и молчанием нас не обманешь.

Жизнь у нас потихоньку стала налаживаться. Дамбы починили, вода спала, и хоть не время ещё забывать про полки короля Филиппа, но поля, луга, мастерские и верфи уже истосковались по рукам крестьян и ремесленников.

Эле, моя сестрёнка, ещё не забыла о своих островах. По правде сказать, и зовут-то её не совсем так. На наш лад она Эле, а по-русски, по-своему, Елка, что значит Елена. Когда я буду настоящим моряком, а это я точно решил, мы с Эле наведаемся в её родные русские земли, в те места, которые Лис называл Аренландией. Отец говорит, что это край интересный. Мне же хочется посмотреть, как на острове, где Эле жила, цветут дикие розы.