Эбигейл Джонсон - Девушка в бегах

Резким движением он переворачивает меня на спину, а затем наносит удар кулаком под ребра, так что я теряю способность дышать. Я вскрикиваю, на глазах проступают слезы, затуманивая все вокруг.

Он наклоняется надо мной.

– Маленьким девочкам не следует, – он снова пинает меня, – вести себя, – еще один пинок, – как, – я пытаюсь свернуться клубком, но он поворачивает меня, чтобы пнуть еще раз, – черто…

Я пинаю его пяткой в пах. Он падает на землю рядом со мной, так близко, что меня от его покрасневшего лица отделяют считаные сантиметры. Его кристально-чистые синие глаза полны ненависти.

Оттолкнувшись от асфальта, я всхлипываю от боли, пытаясь сесть. У меня нет времени ждать, пока боль отступит. Нужно встать. Нужно бежать. Сейчас же.

Тело не хочет подчиняться, и, когда я встаю, мне не удается выпрямиться полностью, но я все-таки двигаюсь вперед. Не слишком быстро, но двигаюсь.

Малькольм. Я вижу его бессознательное тело, отброшенное к дальней стенке фургона, и второго мужчину – охотника за головами. Повернувшись, он замечает меня. С отвращением взглянув на того, кто по-прежнему корчится на земле, он бросается на меня.

Я пытаюсь бежать. Клянусь, я пытаюсь. Но понимаю, что этого недостаточно. Я не смотрю назад, но слышу, как его шаги звучат все ближе, ближе, и этот звук пронзает мое тело.

– Нет, нет, – шепчу я, и слова смешиваются со всхлипом, который я не в силах сдержать.

А потом голова раскалывается от ослепительно-белой боли.

Открыв глаза, я вижу, как мир вокруг, перевернутый вверх ногами, медленно раскачивается из стороны в сторону. Полоска света режет глаза.

Большую часть вида заслоняют чьи-то обтянутые джинсовой тканью бедра. В боку вспыхивает острая боль, когда мы – я и мужчина, перебросивший меня через плечо – спускаемся по узкой лестнице. Я моргаю, пытаясь прояснить зрение, но вокруг полумрак, а голова болит так сильно, что мне приходится оставить эти попытки.

Когда мы спускаемся на несколько ступеней по скрипучей лестнице, я слышу, как открывается дверной засов, меня опускают и бросают на твердый деревянный пол. Это происходит настолько неожиданно, что я вскрикиваю.

– Подъем, подъем, девчонка! – это Синеглазый. Он наклоняется надо мной, и я чувствую кислый запах его дыхания. Я пытаюсь отвернуться, но он хватает меня за подбородок, так сильно, словно пытается раздавить его, и заставляет меня поднять взгляд. – Надеюсь, ты не скажешь детективу ничего, когда он явится сюда. Потому что тогда именно меня попросят заставить тебя говорить.

Он сжимает пальцы, заставляя меня открыть рот.

– Сначала я один за другим выдерну эти прекрасные зубки. Два часа, а может, и меньше, и ты моя.

– Отойди, – произносит другой голос, и когда Синеглазый отходит в сторону, я слышу, что он ступает уже иначе. Тихо звякает металл, и я понимаю, что это охотник за головами. Света настолько мало, что я вижу лишь его силуэт и очертания тела, которое он взвалил на плечо.

Малькольм.

Не знаю, произношу ли я его имя вслух, но я всхлипываю, когда мужчина бросает его рядом со мной, и Малькольм даже не дергается. Не дыша, я прижимаю пальцы к его шее и нащупываю ровный пульс.

Без сознания. Не… не худшее.

А потом дверь закрывают, и тьма окружает меня, такая непроницаемая, что я невольно касаюсь рукой груди Малькольма.

В кромешной тьме все остальные чувства обостряются: от пола или стен тянет запахом сырого, плесневелого дерева, пальцы еще помнят холодный металл перил в «Серебряном возрасте», и я слышу, как Малькольм дышит все быстрее. Его буквально трясет.

– Малькольм?

Вскочив с пола, он бросается к двери и в панике принимается колотить по ней и дергать ручку. Это тяжелая дубовая дверь, а петли у нее снаружи – я успела это заметить, пока не выключили свет, – так что выломать ее совершенно невозможно. Даже если бы это удалось, мы просто сразу же налетим на охотника за головами и Синеглазого. Я невольно провожу языком по зубам, которые он пообещал выдернуть, и понимаю, что меньше всего на свете я хочу, чтобы он дотронулся до меня снова.

Малькольм оставил в покое дверь и теперь мечется от стены к стене, словно запертое животное, не замечая, во что он врезается и обо что ушибается. В тесной комнате я с легкостью нашариваю его руками и хватаю за плечи.

– Остановись. Нам нужно подумать.

Он застывает, но дышит все еще лихорадочно.

– Я никогда раньше не боялся темноты. Мне показалось, что я снова один, в том багажнике. Скажи мне, что это не так.