Эбигейл Джонсон - Девушка в бегах

– Она никогда никого не убивала.

Мое сердце выпрыгивает из груди, когда его взгляд, впервые за все это время ставший ясным, останавливается на мне.

– Откуда вы это знаете? – Я выпрямляюсь.

– Она просто маленькая девочка, моя Тиффани.

Он высвобождает ладонь из моих внезапно ослабевших пальцев и забирает фото. Костяшками пальцев смахивает с него оставшиеся осколки стекла и улыбается, глядя на мамино лицо.

– Ее мама тоже была юной. Слишком юной, чтобы присматривать за Тиффани, так что она привела ее ко мне. Что я вообще мог знать о том, как воспитывать маленькую девочку? – Он качает головой. – Но она была такой умной, и ей не нужен был никакой воспитатель. На самом деле она сама себя воспитала. – Его улыбка исчезает. – Я должен был справиться лучше. Я должен был понять. – Неловкими пальцами он высвобождает из рамки уголок фотографии, а затем вынимает ее целиком. – Сейчас я сделал бы все иначе. Я не стал бы злиться так сильно. Не стал бы кричать на нее и того паренька. – Он наклоняет рамку ко мне, показывая темное, мутное изображение, которое обнаружилось за фото.

Сначала я не понимаю, что вижу, что это за мутные белые полосы на матово-черном фоне. А затем замечаю слова, напечатанные в углу.

Это УЗИ, сделанное в ту неделю, когда погиб Дерек.

– Она была беременна, – шепчу я, не обращаясь ни к кому конкретно, но Малькольм внезапно оказывается рядом со мной и, выглядывая из-за моего плеча, немигающим взглядом смотрит на изображение.

– А это было в новостях? – спрашиваю я его.

Он качает головой, не отводя взгляда от крошечной фигурки ребенка, который был у мамы до меня.

Но нет, это невозможно.

– Кто был отцом? – спрашивает Малькольм у дедушки.

– Моя дочь – не шлюха, – сердито отвечает тот. – Отцом был Дерек Эббот.

Малькольм поднимает взгляд на меня.

– Сколько тебе лет, ты сказала?

Мне кажется, будто меня окунули в ледяную воду.

– Завтра мне исполнится семнадцать.

Малькольм протягивает мне снимок УЗИ.

– Ты в этом уверена?

– Они собирались пожениться, – говорит мой дедушка, не обращая никакого внимания на невероятный вывод, к которому только что пришел Малькольм. – Он сам сказал мне, когда я узнал о ребенке. Дал ей кольцо и все такое. Самая некрасивая, самая аляповатая безделушка, которую я только видел, но Тиффани не хотела его снимать, хотя оно, наверное, весило чуть ли не полкило.

Моя рука вцепляется в кольцо, которое я носила на цепочке на шее, сколько себя помню. Мама рассказала мне все о том, как мой отец сделал ей предложение, найдя его на блошином рынке, и как она никогда не носила его, потому что оно было слишком вычурным. Запустив палец под цепочку, я вытаскиваю ее из-под рубашки. Слабым, еле слышным голосом я спрашиваю:

– Это кольцо?

Он бросается на меня так быстро, что Малькольму приходится встать между нами.

– Воровка! – рычит он. – Ты украла кольцо у моей девочки! Воровка!

Мы не можем заставить его успокоиться, и, хотя его разум, может быть, и не в лучшем состоянии, его сила при нем. Малькольм явно удерживает его лишь с трудом.

Холод пронзает меня до костей, когда я пытаюсь убедить дедушку, что я и есть его внучка – дочь Тиффани – и что она дала мне это кольцо и сказала, что оно досталось ей от моего отца, который никак не мог быть Дереком Эбботом. Дерек умер за год до моего рождения. И я знала своего отца, я помнила его. Пусть и смутно, но помнила. Мама никогда не плакала до его смерти, до той ночи, когда я нашла ее держащей в руках это кольцо, и она сняла цепочку со своей шеи и отдала его мне.

Я ведь младше. Мне только должно исполниться семнадцать. Если бы Дерек был моим отцом, мне было бы уже почти восемнадцать.

Но, глядя на лицо дедушки, о смерти которого она мне соврала, который называл ее именем, на самом деле ей не принадлежавшим, нетрудно представить, что она добавила в этот список еще одну ложь. Если она сменила имя, почему бы не подделать и мой возраст?

Ведь могло же случиться, что только после моего рождения она встретила человека, которого я помню как отца, человека, который был добр ко мне и позволил называть его папой, потому что мама придумала для него какую-то слезливую историю?

Тошнота начинает подниматься в желудке, растапливая холод и обжигая горло.

Мой дедушка по-прежнему кричит – вопит во весь голос, – и я замолкаю.

Я слышу, как из коридора доносятся громкие шаги, а потом дверь открывается.

Двое в больничных халатах протискиваются мимо меня, и, неправильно поняв, что происходит, один из них, крупный мужчина, всем телом отталкивает Малькольма от моего дедушки, в то время как женщина с густо усыпанным веснушками лицом поворачивается ко мне.