Сара Даймонд: Паутина

Меня поместили в отдельную палату — больше для удобства полиции, чем для моего. Два полисмена, устроившись на стульях возле кровати, задавали мне вопросы, я машинально отвечала, чувствуя, как часть моего сознания то покидает реальность, то возвращается. Полицейские были вежливы и обходительны: то, что произошло, ужасно, и им неловко тревожить меня расспросами, но необходимо выяснить… Я рассказала им все от начала до конца.

После их ухода одна из сестер впустила в палату Карла. Он был бледен, волосы всклокочены, в глазах застыл ужас. Приехав домой, он обнаружил полдюжины полицейских на половине Лиз, а когда спросил, что случилось, то ему самому едва не понадобилась «скорая». «Слава Богу, что ты в порядке, — твердил он. — Слава Богу, что ты жива». Он был потрясен до глубины души и, судя по ошеломленному виду, не мог осознать, каким образом наши жизни так круто повернули в мир безумия и жестокости. «Если бы с тобой что-нибудь случилось…» Он осекся и умолк, поняв, как и я, что такой исход был более чем возможен.

Я думала, что надолго застряну в больнице, но уже в понедельник после обеда меня отпустили, снабдив инструкциями, как обрабатывать рану в домашних условиях, лекарствами и перевязочными средствами на ближайшие две недели. Домой меня повез Карл. Сначала мы безостановочно говорили о том, что произошло, но постепенно беседа сошла на нет. Я задремала, и мне мерещились домики цвета меда, пестрые пони, пасущиеся в полях, на зеленой траве темные заплаты теней от деревьев. Солнечный свет. Безлюдье. Покой.

Конечно, о том, что было после, вы уже знаете из газет. В соответствии с законом новая идентификация Ребекки Фишер была обнародована, и все узнали, кем она стала на свободе и где нашла пристанище. Она снова оказалась в центре внимания, ее имя замелькало в заголовках и редакционных статьях, — некоторые были исполнены праведного гнева, другие — нарочито жалостливыми. Джералдина в них не упоминалась. Мне повезло меньше. Ведь в итоге именно я оказалась ключевой фигурой в раскрытии тайны Ребекки — случайно поселившаяся по соседству не слишком удачливая писательница, которая едва не пала жертвой ее умело скрываемого безумия.

Сейчас всем известно, что Ребекка Фишер погибла в возрасте сорока трех лет от удара, нанесенного ее соседкой, которую она хотела зарезать. Полагаю, в этом полностью моя вина. Всю историю никто не узнал бы, если б не мои интервью «Мейл», «Сан», «Экспресс» и «Миррор». А «Мейл» прорекламировала интервью на первой полосе! Я согласилась на эти интервью, полагая, что у меня нет иного выбора. Хотя у меня и не было никаких юридических обязательств, я не считала себя свободной от обязательств моральных; чувство вины вынуждало объясниться. Случившееся было ясно и понятно как газетчикам, так и полиции: типичный случай самообороны. Нож на залитом кровью кафельном полу ванной комнаты поведал свою историю, так же как выдранная из косяка защелка. Однако всех — что, впрочем, неудивительно — больше интересовало, как это происходило и не замечала ли я раньше странностей в ее поведении.

Я рассказала всю правду — будто преподнесла бесценный подарок, а тот остался незамеченным. До меня не сразу дошло, что правда никому не нужна, а нужны вариации на тему книги «Жажда убивать». И потому героиней статей стала милая, тихая домохозяйка, подрабатывающая в библиотеке, за любезной улыбкой которой скрывалась истинно дьявольская сущность. Перечитывая интервью и сенсационные заголовки, я иногда ловлю себя на мысли, что мне хочется повернуть время вспять и наврать с три короба, вместо того чтобы выкладывать безразличным обывателям подробности и эмоции, которые столько для меня значат. А еще я испытываю угрызения совести за то, что раскрыла тайну Лиз.

Я понимаю, что человека по имени Лиз Грей никогда не было на свете — это всего лишь имя, придуманное в тюремной канцелярии. Но я не могла отделаться от чувства, что Лиз Грей все-таки была. Существовала, как может существовать герой пьесы, когда некоторые особенности характера актера пробиваются сквозь костюм и грим, создавая образ настолько реальный, что он продолжает жить и после того, как опустится занавес.

Я чувствовала, что Лиз была частью Ребекки. Она была той женщиной, какой всегда хотела быть Ребекка.

И у нас с ней было очень много общего.

Мы с Карлом по-прежнему живем на Плаумэн-лейн в Эбботс-Ньютоне. Сразу после моего возвращения из больницы мы нет-нет да и ловили на себе косые взгляды. Но, как я уже сказала, вся история получила подробное освещение в газетах. Каждому стали известны факты и наша роль во всех произошедших событиях, а значит, и наша невиновность.