Джеймс Паттерсон - Лондонские мосты

То, что произошло потом, было в высшей степени невероятно, странно, непонятно.

Назначенный срок миновал — и ничего не случилось.

Ни посланий от Волка, ни террористических актов. Ничего. Тишина. Жуткая, пугающая тишина.

О том, что происходит, знал только один человек — Волк. Или, может быть, Волк, президент и несколько ведущих мировых лидеров. Ходили слухи, что президент, вице-президент и кабинет уже покинули Вашингтон.

Но ведь не могло же все просто взять и остановиться? По крайней мере газеты придерживались другого мнения. «Пост», «Нью-Йорк таймс», «Ю-Эс-Эй тудей», Си-эн-эн — все они каким-то образом пронюхали об угрозе, нависшей над крупнейшими городами мира. Никто не знал, над какими именно городами, как никто не знал, от кого исходят угрозы. Но после нескольких лет желтого и оранжевого уровня опасности, о введении которых неоднократно объявляло министерство национальной безопасности, угрозы и слухи всерьез, похоже, не воспринимали.

Эта неопределенность, эта война нервов тоже были составными частями плана Волка.

На уик-энд в День памяти я вернулся в Вашингтон и сразу лег спать. Меня разбудили звонком и потребовали срочно прибыть в Гувер-билдинг.

Я посмотрел на будильник — четверть четвертого. Ночи. Что там? По телефону мне ничего не сказали.

— Сейчас буду.

Я выругался и выбрался из постели. Постоял под душем. Сначала под горячим, потом под холодным. Растерся полотенцем, оделся, вышел из дому, сел в машину и, чувствуя себя в каком-то страшном кошмаре, поехал на работу. Я не знал ничего, кроме того, что через полчаса позвонит Волк.

Половина четвертого ночи. Позади долгий уик-энд. Позади просроченная дата платежа. Все на нервах. Он не просто контролировал ситуацию — он измывался над нами. Садист.

Когда я вошел в кабинет на пятом этаже, там уже сидели по меньшей мере полтора десятка человек. Мы здоровались, как старые друзья, встретившиеся на чьих-то похоронах. Прибывавшие агенты — с помятыми лицами, красными глазами — выглядели усталыми и изможденными. Впечатление было такое, словно они еще не проснулись. Принесли пару кофейников, и к ним тут же выстроилась длинная изломанная очередь. Все заметно нервничали и держались из последних сил.

— А пирожные? — спросил кто-то из агентов.

Никто даже не улыбнулся.

Директор Бернс вошел в комнату в 3.34. Мне почему-то показалось, что он знает о происходящем немногим больше нас. Командовал не он — командовал Волк.

— А кое-кто жаловался, что это я строгий босс, — помолчав пару минут, пошутил Бернс. Робкий смех брызнул весенним дождиком и тут же стих. — Спасибо, что собрались.

Волк позвонил в 3.43. Измененный фильтрами голос. Характерная насмешливость. Нескрываемое презрение.

— Вы, наверное, спрашиваете себя, почему я назначил встречу на такое позднее время, — начал он. — Потому что я могу позволить себе это. Как вам такое объяснение? Нравится? Потому что могу.

На случай если кто-то еще не понял, скажу — вы мне не нравитесь. Совсем не нравитесь. И у меня есть на то свои причины. Я ненавижу все, за что выступает Америка. Так что можете считать это отчасти местью. Может быть, когда-то в прошлом вы поступили со мной несправедливо? Может, обидели мою семью? Думайте. Это тоже часть пазла. Месть для меня — приятный бонус.

Но позвольте перейти к настоящему. Поправьте, если я не прав, но вас, по-моему, предупреждали: не предпринимайте никаких попыток установить мое местонахождение.

И что же вы делаете? Хватаете шестерых бедолаг в самом центре Манхэттена только потому, что подозреваете их в связи со мной. Одна несчастная девочка так расстроилась, что выпрыгнула из окна третьего этажа. Я сам видел, как она разбилась! Наверное, вы полагаете, что если выведете из строя кого-то из моих оперативников, то Нью-Йорк будет в безопасности.

Ах да, извините, почти забыл: есть еще один небольшой вопрос. Вы пропустили назначенный срок. Думали, у меня такая плохая память? Нет, я ничего не забыл. Пропустив срок, вы нанесли мне оскорбление. Что ж, теперь посмотрите, на что я способен.

В 3.40 ночи Ласка, следуя полученным инструкциям, опустился на скамейку в обращенном к реке парке Саттон-Плейс, что на Пятьдесят седьмой улице. Нынешнее поручение вызывало немалое беспокойство, однако связанные с его выполнением проблемы уравновешивались двумя несомненными выгодами: во-первых, ему очень хорошо платили, а во-вторых, он снова был в центре событий.