Георгий Брянцев: Избранное. Компиляция. Книги 1-8

Гневные крики прервали Мораву:

— Не сдадимся!

— Они клейменые подлецы, эти министры! Порядочные люди на такое предательское дело неспособны!

— Долой предателей! Мы не потерпим их!

— Нет такой силы, которая бы заставила нас повернуть обратно!

— Мы честно работаем и требуем, чтобы в правительстве были честные министры!

— Мир и труд не дешево нам дались!

Долго звенел колокольчик председателя, долго взмахивал рукой Морава, прежде чем ему дали возможность продолжать.

— Друзья! В трудный для родины час коммунисты всегда обращались к народу, и народ верил коммунистам и шел за ними…

— Линию коммунистов мы знаем! — опять раздался голос. — А какие заслуги у Зенклы, Шрамека, Странского?

Морава поднял руку.

— И такой трудный час снова настал. Положение серьезное. Основания для тревоги есть, но для паники — нет. Мы не желаем повторения двадцатого года. Не желаем повторения тридцать восьмого и тридцать девятого годов. С болью в душе мы вспоминаем время проклятого протектората. В тридцать восьмом нам разбивали головы за то, что мы кричали: «Наздар Сталин! Наздар Готвальд!» В годы оккупации вы, рабочие, жили как на каторге в своем собственном городе.

Морава говорил просто, без ораторских приемов, без красивых жестов, не повышая и не понижая голоса. Каждое его слово было взвешено, обдумано, прочувствовано, пережито и поэтому глубоко западало в душу рабочих.

— Мы идем вперед, навстречу свету и жизни, а они, эти отщепенцы, хотят отбросить нас назад, во тьму, в смерть. Но они сами мертвецы. Их уже похоронила история. Они пытаются и нас тянуть за собой, но мы не пойдем за ними. Вы посмотрите, как бурно растет авторитет нашей партии, передовой партии рабочего класса! Только за первую половину февраля подали заявлений о вступлении в ее ряды тридцать одна с половиной тысяча человек. И среди них почти три тысячи национальных социалистов, около полутора тысяч членов народной партии…

— Мы национальные социалисты, но нам не по пути с Крайной, Зенклом, Дртиной, Рипкой! — раздался выкрик.

— Я уйду из народной партии, если министрами останутся шрамеки и галы!

— Если бы они заботились о народе, то не думали бы о своих барышах!

— Они нас ни в грош не ставят!..

После Моравы на трибуну стали подниматься рабочие. Выступали социальные демократы, национальные социалисты, католики, коммунисты, беспартийные. Разными словами они говорили об одном:

— Если президент не примет отставки министров-реакционеров, то мы бросим работу. Пусть спускаются в шахту сами господа заговорщики…

— Мы будем охранять то, что нами завоевано, как мать хранит ребенка под своим сердцем. И с Советским Союзом останемся друзьями навеки. Он делится с нами тем, в чем мы жизненно заинтересованы, в чем мы нуждаемся, и ничего не навязывает нам. Он настоящий друг Чехословакии.

Усталый, но возбужденный Морава слушал и думал: можно ли сказать лучше, чем говорят эти люди. Они думают сейчас о судьбах родины и понимают друг друга по одному взгляду…

Последним выступал старый шахтер, которого встретили бурными хлопками и возгласами одобрения. Он прошел к трибуне, разгладил рукой морщинистое лицо. Сказал он немного:

— Мы — народ. Мы — люди, а потом уже коммунисты, социалисты, демократы и так далее. Для народа нет ничего невозможного. Требования народа должны выслушивать не только министры, но и президент. Бенеш обязан принять отставку реакционеров, не место им в правительстве. А не примет, начнет уговаривать их, тогда мы сами их прогоним с превеликим треском. Пока еще только ветерок дует. Но ветер может родить бурю, а буря перерастет в ураган, который все сметет на своем пути. Так и передайте президенту! От нас требуют единства. Заверьте товарища Готвальда, что это единство уже достигнуто. Мы — солдаты Готвальда. Мы — Готвальдова гвардия…

Шахтер продолжал говорить, но его можно было понять только по жестам, которыми он подкреплял свои доводы. А голос его потонул в море криков.

— Мы желаем Зенклу и Шрамеку того самого, чего они нам желают, а Клементу и себе — хорошего здоровья!

— Привет товарищу Носеку!..

— Наздар Готвальд!

— Отставку предателям! Долой их!

У председателя собрания уже онемела рука. Он переложил колокольчик из одной руки в другую и продолжал названивать. Улыбка не сходила с его влажного лица.

Когда возбуждение спало, председатель ограничился двумя фразами:

— Сегодня в десять утра в Праге, на Староместской площади выступает Клемент Готвальд. Собрание считаю закрытым.