Богомил Райнов: Наивный человек среднего возраста

— Выпейте глоток и успокойтесь.

Мэри снова, словно очнувшись, смотрит на меня, потом яростно отталкивает мою руку. Стакан опрокидывается, виски заливает мне лицо, глаза мои наполняются слезами от едкого спирта.

Я достаю платок и машинально вытираю лицо, а Мэри корчится в кресле, обхватив двумя руками голову, и вдруг начинает истерически рыдать.

Спальный вагон слегка покачивается, колёса ровно постукивают в ритме, не слишком подобающем экспрессу. Я тоже покачиваюсь, откинувшись на стенку вагона в углу у окна, отдыхаю, прикрыв глаза. Всегда и везде главное — приспособиться к ритму, подчиниться ему, потому что ритм определяешь не ты, ты не можешь его изменить и если попытаешься двигаться в другом ритме, то будешь выброшен, искалечен, раздавлен. А сольёшься с ним, можешь плыть, как рыба в воде, к своей личной цели.

Иначе получается несовпадение колебаний. И самый маленький болтик, если он не приспособлен к ритму системы, ломается. Как та женщина в соседнем купе. И как те двое. Подумать только, сколько искалеченных людей каждый день бывают выброшены на свалку только потому, что не смогли приспособиться к системе и её законам.

Она ненадолго затихла, эта женщина, там, за стенкой, после очередной дозы морфия. Первую дозу я вколол ей ещё вчера вечером, когда она плеснула мне в лицо виски. Из жалости. И из страха, что она устроит такую истерику, что поднимет на ноги весь отель. И когда я уже уговорил её прибегнуть к морфию и взял шприц, Мэри вдруг отдёрнула руку и закричала:

— Это не морфий! Это яд! Вы и меня тоже хотите отправить на тот свет?

— Чепуха… — пробормотал я. — Лягте спокойно. Расслабьтесь… и вы увидите, как вам станет легче.

— Хорошо… Покончите… Покончите, наконец, со мной, — прошептала она, снова впадая в апатию. — Яд или что бы там ни было… покончите со мной…

Сейчас, когда она после укола забылась глубоким сном в соседнем купе, освещённом тусклым синим светом ночника, я могу, наконец, отдохнуть после трудных последних дней. Любой дурак, оказавшийся у тебя на пути, доставляет неприятности. Но когда таких дураков двое или трое, тогда неприятности могут обернуться катастрофой.

Я лично приверженец гуманизма в том смысле, что считаю необходимым избегать там, где это возможно, ненужных жертв, потому что труп всегда вызывает вопросы, а когда возникают вопросы, то возникают и осложнения. Я, например, бросил бы где-нибудь этого обезумевшего от страха проводника на произвол судьбы, если бы не его семья. В сущности, он сам сунул голову в петлю из-за своей семьи, а вернее, из-за молодой жены, женщины значительно моложе его, но страдающей какой-то редкой тяжёлой болезнью. И наши, конечно же, обещали ему достать дорогие лекарства и не только обещали, но и доставали, и что самое неожиданное — женщина действительно поправилась, хотя эффективность этих лекарственных средств, по-моему, в основном от рекламы. Вообще его любовь к семье сначала была нам на пользу, но потом стала бы приносить нам вред. Мы не в состоянии, даже если бы и хотели, предпринимать сложные рискованные шаги, чтобы помочь выехать за границу чьей-то там семье. Однако не нужно большого ума, чтобы понять, что если человек однажды совершил предательство из-за глупой сентиментальности, то он совершит его и второй раз уже по отношению к нам, и я отлично представляю себе, как он приходит в болгарское посольство или консульство и чистосердечно во всём признаётся только ради того, чтобы быть опять со своей семьёй. Так что пришлось распрощаться с этим и без того полумёртвым типом, потому что, может быть, проявлять гуманизм — это и большое удовольствие, но мы живём не только ради собственного удовольствия.

Подобный сюрприз готовил мне и тот лохматый. Ему было приказано возвращаться отсюда прямо к папе с мамой, а он обманул меня и забронировал себе место на самолёте обратно в Софию, и я прекрасно знал, какие мысли витают в этой давно не мытой голове, и был в курсе его сентиментального романа с некой Марго, чистокровной болгаркой, несмотря на французское звучание её имени, и такой же наркоманкой, как и он сам. Они, наверное, дали клятву быть до гробовой доски верной супружеской парой морфинистов, и этот с гитарой сделал бы всё возможное, чтобы увезти свою Марго на Запад, даже, если угодно, и ценой каких-то признаний, которые нанесли бы нам вред. Такого человека необходимо убрать, даже если тебе и не хочется марать руки.

Оба они потонули в сентиментальном болоте, в котором, увы, не со вчерашнего дня тонет весь мир. Говорят «любовь», говорят «привязанность», а не соображают, что эта привязанность тащит тебя неведомо куда вопреки твоей золе и разуму, пока не затащит в пропасть или на свалку.