Богомил Райнов: Наивный человек среднего возраста

— Адамс не вор! — резким тоном возражает секретарша.

— Верно. Но вы спрашивали себя, почему?

— У меня нет привычки задавать глупые вопросы.

— Глупо то, что вы не задаёте себе подобных вопросов. Адамс не ворует, потому что у него в этом нет необходимости. А нет у него этой необходимости потому, что его отец достаточно наворовал, чтобы освободить своего сына от подобных хлопот.

— Адамс — сын известного и почтенного отца. Именно этого вы не можете ему простить, поскольку сами вы непонятного происхождения.

— Известные семьи тоже были неизвестными до того, как прославились своими успехами и кражами. Адамс-отец процветает в торговле за счёт того, что грабит покупателей, продавая им товары низкого качества и нанося ущерб государству тем, что скрывает прибыль и не платит налогов.

— Этого вы не можете знать, — возражает уже менее уверенно она.

— Нет, знаю. Знаю и многое другое, о чём вы тоже подозреваете, но предпочитаете закрывать на это глаза, чтобы не остаться без идеалов.

— У меня нет никаких идеалов.

— А молодой Адамс? Красивый, элегантный, культурный и Бог весть какой ещё представитель нашего высшего класса, который, к сожалению, уже принадлежит другой даме и который смотрит на вас как на пустое место?

— Вы ему завидуете… и есть основания, — отвечает она с неприятной улыбкой. — Завидуете его богатству, его красивой внешности, тому, что у него красивая жена… потому что у вас никогда всего этого не будет…

— Неужели? — поднимаю я насмешливо брови. — А что вы скажете, если я вам сообщу, что совсем недавно я имел честь переспать с красивой женой вашего дорогого Адамса?

— Скажу, что вы жалкий обманщик!

— И опять ошибётесь. К вашему сведению, я действительно спал с ней, употребляя банальное выражение, хотя для того, чтобы поспать, у нас не осталось времени… Я повалил её на траву, как служанку, в том самом месте, где потом была встреча с этим парнем, собственно, тогда я и нашёл это место и ещё кое-какие открытия сделал насчёт некоторых интимных вещей.

— Вы и впрямь вызываете у меня всё большее отвращение, — устало произносит Мэри.

Потом на её лице снова появляется вызывающее выражение:

— Ну и что с того, если вы и валялись там с этой мерзавкой? Вы думаете, что таким образом поиздевались над Адамсом? Или возвысились до его уровня? Но вы никогда не подниметесь до него по той простой причине, что вы — воплощение серости и посредственности…

— Это ваше мнение меня нисколько не задевает. Могу даже сказать, что для меня серость — профессиональная маскировка.

— Да, знаю я ваш принцип: быть среди тех, кто не привлекает внимания и кого никто не замечает… Некоторым нужно долго тренироваться, чтобы добиться подобного умения искусно маскироваться, но вам это далось даром, вы ведь по натуре сама безликость. У вас серые не только одежда и манера поведения, но и чувства, если они вообще у вас есть. В этом мире жадных псов вы обыкновенный голодный пёс, в этом мире подлецов вы обыкновенный средний подлец, вы средний служащий, средний карьерист и средний рогоносец…

Она начинает мне немного действовать на нервы, эта женщина, и я, вероятно, бессознательно слегка приподнимаюсь, потому что она произносит:

— Хотите меня ударить?

— Нет, я испугался, что вы упадёте, — бормочу я, овладев собой.

Я снова опускаюсь на постель, а Мэри садится напротив, словно обессиленная злобной выходкой. Но она ошибается, воображая, что тайм окончен.

— Если уж вы заговорили о посредственности, — начинаю я невозмутимо, — то хотел бы заметить, что любой человек среднего ума, усвоивший некоторые правила хорошего тона, кажется вам интересным и даже приводит вас в восторг. К примеру, Адамс или наш общий начальник — посол. Один — общительный, откровенный, добряк, в общем, вроде вашего мужа. Другой — благородный, воспитанный, важный. А оба они те самые посредственные ничтожества, о которых вы только что так вдохновенно говорили. Однако вы не в состоянии это понять по одной-единственной причине: вы сами полное ничтожество!

— Говорите, не стесняйтесь, — бормочет Мэри. — Вы меня ничем не удивите.

— Я и не собираюсь вас удивлять. И вообще, если вы хоть немножко дорожите истиной, соблаговолите слезть с пьедестала, на который вы сами взобрались…

— Ни на какой пьедестал я не взбиралась.

— В таком случае с высоты каких личных качеств вы позволяете себе судить меня, окружающих и всю эту проклятую жизнь, как вы выражаетесь? Для вас я ничтожество, подлец, преступник… Чудесно, спасибо. А вы-то сама кто? Мученица? Жертва Центра, окружающих, бывшего мужа и меня. Но если бы вы перестали упиваться своими страданиями, то осознали бы, что ни на йоту не превосходите тех, кого считаете своими мучителями. Вы очень строго судите своего мужа за то, что он толкнул вас на подлость… Однако вы совершили, эту подлость и, возможно, сделали это с большим удовольствием, потому что тот сатир в некоторых отношениях превосходил вашего мужа, а эта подлость вам так понравилась, что вы не раз совершали её опять и опять и к тому же доставляли себе ещё одно удовольствие — насмехаться над собственным мужем…