Эдуард Тополь: Русская семерка

Партизан, входящий в расщелину последним, вдруг крикнул что-то коротко и гортанно.

– Замрите! – приказал командир пленникам по-русски. Все замерли – и партизаны, и Джуди с Алексеем. Теперь, в тишине стал ясно слышен быстро нарастающий вертолетный гул.

Советские «летающие танки» – вертолеты «Ми-24» шли над горами на низком, бреющем полете, как грифы, высматривая добычу.

Командир афганцев коротко и гортанно приказал что-то своим по-афгански, кивнув на лаз в глубине расщелины. Те спешно навьючили на двух ослов гранатометы и минометы, раненого переложили на самодельные носилки и двинулись к лазу. Командир подтолкнул Алексея и Джуди за ними. Муслима он держал возле себя. Джуди не могла поверить, что груженные тяжелой поклажей ослы протиснутся в этот узкий и темный лаз. Но афганцы заставили ослов протиснуться. А дальше… дальше открывался длинный и темный, но широкий, как туннель, ход – кириз. Он круто уходил вниз. По дну его сочилась вода. Эти подземные туннели-киризы ирригационной системы афганцы создавали веками. Летом, когда начнется период таяния ледников в горах, вода в этих киризах забурлит и помчится вниз, в долины, к виноградникам. К виноградникам, которых уже нет, которые в прах разбиты восемью годами войны. Но природа не знает этого, она бросит потоки воды вниз, и эта вода будет вымывать из желтой и красной афганской земли мины, обломки снарядов, остатки сгоревших и взорванных бронетранспортеров и кости и черепа русских и афганских покойников…

Замерзая от холода, оскальзываясь в ледяной воде, сочащейся по дну темного кириза, Джуди и Алексей шли в середине цепочки афганцев по этому подземному царству афганских «духов» – моджахедов.

Над ними, над скалами кружили советские «Ми-24». Но сверху им были видны только мертвые острые скалы, сухие и жесткие.

По утрам, при восходе солнца, в селении громко кричал муэдзин. Небольшая мечеть была разбита советской бомбежкой, как и еще с десяток более или менее крупных домов, и, наверно, поэтому афганцы молились по утрам не в мечети, а на плоских крышах своих низеньких глинобитных домишек. Впрочем, может быть, молиться на крышах восходящему солнцу было их ритуалом и при наличии мечети. Расстелив пестрые коврики, они становились на них на колени и, положив на колени руки, кланялись на восток, выкрикивая первые слоги молитвы и тонкими голосами выпевая:

Так начинался каждый день – жаркий, длинный, пыльный. За хлипкой деревянной дверью глинобитно-кизякового сарая для домашнего скота, где уже три недели находились Алексей и Джуди, бегали куры, паслись козы, ходили, обмахиваясь хвостами, ослы, иногда пробегали шумной ватагой дети, иногда появлялись женщины в просторных цветных платьях и в чадрах. Дом (если можно назвать домом эту тоже глинобитную лачугу без окон), при котором находился сарай Джуди и Алексея, принадлежал неизвестно кому – скорей всего, командиру партизан. Но в доме никто не жил. Во всяком случае, в нем никто не ночевал. Иногда днем, а чаще ночью возле дома появлялись старики-афганцы с вьючными ослами, груженными ящиками с патронами, минами или другим оружием. На ящиках была американская, китайская, немецкая и еще черт-те какая маркировка, даже израильская. Старики торопливо разгружали ящики, вносили их в дом, а через несколько дней, снова ночью, выносили, грузили на других или тех же самых ослов и исчезали с ними в ночи.

Подле этого дома – склада оружия постоянно дежурил какой-нибудь старик, в его обязанности входило присматривать за пленниками и раз в день давать им еду – лаваш, зеленый чай и сушеный урюк. Но назвать этого дежурного старика часовым было бы преувеличением. Оставив в тени дома свой автомат или ружье, он весь день занимался хозяйственной работой – кормил кур, доил коз, бил ослов, пристававших к старой ослице, пил чай с сушеным урюком, чистил арык, молился. Назавтра появлялся другой старик и делал то же самое с таким же старанием.

Пленники тоже были в довольно относительном «плену». Двери их сарая не запирались ни днем, ни ночью. Они могли ходить по двору, загорать или помогать охраннику в его несложном труде. Алексей довольно легко освоил эти премудрости сельской работы, даже научился доить коз, но чаще всего помогал очередному охраннику чистить арык от сорняков и ила. Однако выходить со двора Алексею и Джуди было запрещено – при малейшей попытке выйти на улицу сзади раздавался гортанный окрик охранника. Конечно, они могли бы давно сбежать из этого плена – в любую ночь. Но куда бежать? Назад, к русским – смешно. А добраться до Пакистана без помощи афганцев – немыслимо… Правда, несколько раз через кишлак проходили по ночам на восток, в сторону Пакистана, вереницы беженцев из разрушенных советскими бомбежками кишлаков. То были изнеможенные и оборванные старики, старухи, женщины и дети, обессиленные голодом, рахитом и пневмонией. Те из взрослых, кто был покрепче, несли на руках раненых, дистрофичных малышей. Сколько из них выживут в этих переходах к Пакистану – через горы, когда по ночам температура падает чуть не ниже нуля по Цельсию, а днем за этими несчастными беженцами охотятся советские вертолеты? Но даже и в этот пеший переход афганцы не взяли бы с собой Алексея и Джуди. Тем не менее, каждый раз, когда по ночам раздавался на улице топот ног, Джуди и Алексей бросались к забору в надежде, что вдруг среди беженцев окажется Улима…