Даже у священника, привычного ко всему, к концу отпевания в голосе прорезались слезы. Подружки, встав тесною толпой, крепко обнялись, поняв наконец, что тот мир, в который их недавно выпустили, может быть неоправданно жестоким, вплоть до убийства совершенно невинного существа.
По окончании отпевания поехали хоронить в фамильном склепе на кладбище Александро–Невской лавры, где, отойдя в сторонку к чужим могилам, Франк вскрыл и прочитал письмо Нины. Прочитав же, подумал минуту, достал из кармана спички и сжег письмо, рассудив, что навряд ли оно поможет Пьеро выздороветь и обрести душевный покой.
* * *
Кошмары стали мучить Путиловского только через несколько дней после несчастного случая.
Придя в сознание спустя два дня после взрыва, он не узнал ни себя, ни окружающий мир. Краски стали блеклыми, а к вечеру совсем пропадали, и мир становился черно–белым, как газетная страница. Исчезла разница между днем и ночью, все время хотелось лежать с закрытыми глазами и никого не видеть. К счастью, никто не разрешал ему подниматься и в комнате всегда, независимо от времени суток, царил полумрак.
На столике рядом с кроватью стояла корзина с фруктами и букет цветов, подарок от князя и княгини Урусовых, но ни вкуса фруктов, ни запаха цветов Путиловский не ощущал. Не ощущал он и горя от утраты Нины, в душе ничего не волновалось, а в голове звучала простая мысль: «Нины больше нет»
Совершенно хладнокровно он вел себя и при докладе Медянникова об основных событиях в последний час до взрыва: о том, как Медянников следил за Топазом с Викентьевым, о ссоре последних, закончившейся кровавой драмой, и о том, что никто не подозревал присутствия Нины во второй комнате. А если бы знали, то никогда бы не стали стрелять по лаборатории. Все это Путиловский выслушал, никак не отреагировал и закрыл глаза.
Лейда Карловна тут же стала выталкивать упирающегося Медянникова, который хотел только кратко доложить, что подлюга Викентьев–Добржанский ушел в глухую «несознанку» и ни в чем не признается. Утверждает, что выдавал заказ дочери владельца дома, с которой их ничего, кроме поверхностного знакомства, не связывало. В дверь к нему вежливо зашли трое неизвестных и потребовали денег. Один из них пригрозил ему револьвером. Вследствие несчастного случая он стал человеком вспыльчивым, выхватил из рук преступника револьвер и дальше ничего не помнит… Все взорвавшиеся вещества приобретались им на законном основании, есть счета и накладные.
Что же касается взрыва бомб, то никаких бомб у него в ателье и в помине не было и он даже не знает, как их делать. То есть приблизительно знает, но само знание у нас, да и нигде в мире, неподсудно. Рассказы про фарфоровые бомбочки он посоветовал Бергу приберечь для судебных репортеров, потому что никто из фарфора бомбы не делает и делать не будет. И он не понимает, зачем и почему его держат в заточении, требует адвоката и скорейшего суда над ним, после чего на скамью подсудимых попадут те, кто его держит в тюрьме, а он выйдет на свободу аки голубь невинный.
«Аки голубь невинный» Медянников добавил про себя, чтобы лишний раз не осквернять слух больного богохульством. Но договорить ему Лейда Карловна не дала, и большую часть доклада Медянникова выслушал в тот же вечер кенарь Желток. Желток отнесся к докладу с пониманием и только сочувственно попискивал в особо вопиющих местах.
Праздных же гостей Лейда Карловна к Путиловскому вообще не допускала. Княгиня Урусова попыталась прикинуться знающей дело сиделкой и подежурить под этим соусом у постели раненого героя, но Лейда Карловна даже и слышать об этом не захотела и долго фыркала после телефонного разговора: представляю эту ночную сиделку! Это уже не сиделка, а лежалка!
Иногда Путиловский бредил во сне, и тогда Лейда Карловна, дремлющая на диване в соседней комнате, быстро вскакивала и обтирала влажными салфетками потное лицо больного. Сегодня он так пропотел, что пришлось два раза менять рубашки.
Ночью Путиловского вновь посетил уже ставший привычным кошмар: он стоит на пороге полуподвала, Нина протягивает к нему руки, он одним прыжком преодолевает разделяющее их расстояние и своим телом сбивает Нину на пол. Он успевает накрыть собой все ее маленькое и хрупкое тело, и только тогда впереди гремит взрыв и из клубов пожара медленно вылетают лезвиями вперед острые ножи, кинжалы, стилеты и свистят поверх него. Но внутри он понимает, что сейчас вылетит самый последний и самый опасный нож, которого он не видит, но который неминуемо вонзится в него, и стонет не от страха, а от ожидания неминуемого… И так раз за разом, несколько одинаковых кошмаров за ночь.
Читать дальше