Александра Маринина: Цена вопроса. Том 2

— Согласен, — кивнул Большаков. — Тогда получается, что полиция должна принести в суд реальную жизнь, а прокуратура — свою оценку ситуации с точки зрения закона.

— Вот именно! — оживился генерал. — У каждого из них будет своя задача, и они друг от друга независимы. А то сейчас что выходит? Человек обращается в полицию с заявлением о преступлении, полиция проводит проверку и выносит решение «отказать в возбуждении уголовного дела», то есть свою работу выполнила и сама же ей правовую оценку дала. Дальше все еще интереснее: прокуратура проверяет материал и говорит «не годится, оснований для отказа нет, сделайте еще раз», после чего материал возвращают в тот же орган полиции, причем почти всегда тому же самому исполнителю. Ежу понятно, что этот исполнитель не дурак признавать, что в первый раз он схалтурил или вообще договорился с человеком, на действия которого подана жалоба, взял деньги и что-то сфальсифицировал, поэтому он и во второй раз, а если случится — то и в третий, и в четвертый, и в двадцатый будет писать всю ту же хрень, то есть не делает свою работу лучше, а тупо копирует и снова выступает с заявлением об отказе в возбуждении дела. Это же бред полный! Да что я тебе лекцию читаю, будто ты сам не знаешь… Именно с этим мы и боремся столько лет. Просто именно сейчас я вдруг понял, что в этой конструкции нужно переделывать. Начинать нужно с судов, а не с полиции. Сверху, а не снизу. Сначала суды должны понять, что от них требуется справедливое решение, то есть справедливое применение безликого и не всегда справедливого закона. Тогда они изменят требования к тому, что прокуратура и полиция кладут на чаши весов. Сначала отреагирует прокуратура, потому что они дают правовую оценку ситуации, опираясь на материал, собранный полицией, а потом дело и до полиции дойдет, когда прокуратура осознает, что материал ей дают не тот, не в том объеме и вообще не о том. И нужно перестать считать, что полиция служит закону. Не должна она ему служить! И не народу она служит, а гражданам. Народ — это безликая масса, а граждане — совокупность отдельных личностей со своими отдельными жизнями. И каждого из них полиция должна защищать. Костя, я понимаю, что идея еще очень сырая, она требует проработки, но я уверен, что она жизнеспособна. Как ты считаешь, мы можем переориентировать нашу программу в этом направлении?

— Безусловно, — твердо ответил полковник. — Но нам нужна сильная поддержка наверху.

Валерий Олегович задумчиво кивнул.

— Да… Есть человек, к которому можно обратиться. Когда-то Ионов очень хорошо о нем отзывался. Он из числа тех, кто курировал программу, когда она еще официально существовала. Прончев. Помнишь такого?

— Фамилию помню, но лично не знаком. Думаете, этот Прончев еще активен? Столько лет прошло…

— Все может быть. Надо пробовать. Найдешь его?

— Конечно.

— Не тяни, Костя. Не нравится мне, что на нашу программу положили глаз. Эти ведь тоже тянуть не будут, начнут шевелиться, и наверняка у них есть какая-то «крыша». Как бы нам не опоздать. Все, что можно, мы провалили, не хотелось бы еще и здесь лохануться.

— Да уж, спасибо хорошему человеку по фамилии Жвайло, — согласился Большаков. — Если бы он свою глупость с похищением дочки Фалалеева не придумал, мы бы так ничего и не узнали. И вот тогда уж точно опоздали бы. А так — еще есть надежда.

Они проговорили больше двух часов. Шарков заметно устал, и Константин Георгиевич начал прощаться.

— Костя, налей мне водички, пить хочется, — попросил генерал.

Взяв протянутый полковником стакан воды, именно той, которую предпочитал пить, Шарков вдруг спросил:

— Ты знаешь девушку или молодую женщину… такую… темно-рыжую, с длинной челкой? И глаза как у кошки.

— Похожа на Анну Зеленцову, которая нашему Дзюбе в Сереброве помогала. А в чем дело?

Точно! Девушка, которую Шарков видел только на экране компьютера во время совещания по скайпу. Соседка Аркадия Михайловича.

— А я все лицо ее вспоминаю и не могу понять, откуда знаю ее… Хорошая девочка, толковая. Молодец. Дзюба там не закрутил с ней, часом?

Большаков пожал плечами.

— Не интересовался. Это важно? Могу узнать. Да вы и сами можете, Аркадий Михайлович наверняка в курсе.

— Ну да, ну да… — рассеянно ответил генерал. — Налей-ка еще водички, будь добр.

Разговаривала старший лейтенант Горлик уже вполне бодро, но жевать все еще было больно, поэтому Анна кормила ее жидкой или протертой пищей, которую готовила сама и приносила из дому: больничная еда была на редкость невкусной и вид имела самый непрезентабельный. Анна приходила по утрам и сидела с Люшей до вечера, дожидаясь, когда девушка заснет, болтала с ней, читала вслух анекдоты, новости и разные занятные тексты из Интернета, помогала с туалетом и мытьем. Если появлялся Дима — деликатно уходила и проводила время в ближайшем кафе.