Женщина ухмыльнулась, словно готовилась представить на суд публики свое первое самостоятельное произведение. Да, возможно, так оно и было.
– Ранним утром, прежде чем отправиться в Окиркебю, я сама подложила записку под камень. Я подделала почерк Франка, это было несложно.
– Но откуда вы узнали, что она прочтет ее так рано?
– Она ходила к камню каждое утро, пока все еще спали, даже когда знала, что под камнем ничего нет. Глупая девчонка… Для нее это была своего рода забава.
– Альберта была настолько глупа, что чуть ли не сама прыгнула под машину – так?
Юна снова ухмыльнулась.
– Нет, она стояла на обочине, а я сделала вид, что намереваюсь объехать ее. Она улыбнулась, глядя на скребок для снега с надписью о рождественской елочной распродаже – на дворе стоял июль месяц, никакого снега не было и в помине. Но улыбка быстро слетела с ее губ, когда я резко крутанула руль вправо и наехала на нее. Сначала на нее, потом на велосипед.
– И никто вас не видел?
– Было раннее утро. На Борнхольме в такую рань делать нечего.
– А потом вы вернулись в Окиркебю и оставили машину перед домом Карин, откуда ее взяли? Мы пытались побеседовать с ней в доме престарелых, но она ничем не смогла нам помочь.
– Понимаю. Но Карин видела, как я кладу скребок к себе в багажник. На протяжении нескольких лет она угрожала заявить на меня в полицию. И вовсе не я злилась на нее, как она обычно говорит, а наоборот, она была недовольна мною. Затем я отправилась в Листед и положила скребок на место. На следующий день оказалось, что Карин рассказала Бьярке о том, что я брала его машину и скребок. Тогда уже начали разыскивать Альберту. Мы ужинали всей семьей, когда Кристиан рассказал, что обнаружил девушку на дереве. Это произвело на него жуткое впечатление. И я увидела, что Бьярке все понял. Это было ужасно. Мой Бьярке не был дураком. Как выясняется, к сожалению. Он возненавидел меня за мой поступок, но не предал меня и ничего не сказал отцу. Получается, таким образом Бьярке погубил отца. Поэтому-то он и не смог жить под одной крышей с отцом, когда я съехала несколько месяцев спустя. Некоторое время жил со мной и Карин в Окиркебю, потом нашел себе отдельное жилье.
– Вы когда-нибудь разговаривали об этом?
Юна покачала головой и смахнула слезу.
– Нет, мы вообще не так много общались. Он отдалился от меня еще и по причине своей нестандартной сексуальной ориентации. Мне его выбор казался странным.
– Вам сложно было принять его выбор?
Она кивнула.
– Вы бросили в его могилу журнал, чтобы показать, что вы примирились?
Хаберсот снова кивнула.
– Нас с Бьярке разделяло многое. Надо было положить конец отстранению. Конец всему.
– Вы знаете, почему перед смертью он попросил прощения у отца, а не у вас?
Юна потерла пострадавшую руку и поджала губы, прежде чем ответить.
– Как же он мог жить, сознавая, что отец совершил самоубийство из-за дела, расследованию которого он мог бы способствовать? Я думаю, своей запиской он попросил прощения за то, чего не совершал, – объяснила она. Слезы тихо капали из ее глаз, образуя темные пятна на сухой поверхности деревянного стола.
– Вы считаете, ваш муж подозревал Бьярке, как предположила Роза?
Юна подняла голову.
– Нет, он был слишком глупым для этого. А Роза…
Все трое услышали странный звук. Восходящий сигнал сирены отразился от крон деревьев, поднялся к небу и повторился ближе. Медленно, но упорно звук набирал силу, менялся с более низкого на более высокий и обратно. К ним спешила помощь.
– Я слышу две сирены, – заметила Юна, наморщив лоб. – Вторая машина полицейская?
– Думаю, да. Обычно они тоже приезжают в подобных случаях.
Ее большие глаза сузились.
– Что мне грозит?
– Думаю, вам не стоит беспокоиться об этом сейчас, – попытался успокоить ее Карл.
– Сколько? – Она обратилась к Ассаду.
– От десяти лет до пожизненного, наверное. Пожизненное – обычно не больше четырнадцати, – Ассад не стал юлить.
– Спасибо. Теперь я знаю. К тому времени мне будет уже семьдесят шесть, если я доживу. Но как-то не хочется…
– Многим сокращают срок тюремного пребывания за хорошее поведение, – Карл хотел утешить ее.
Звук сирен спугнул стаю птиц с деревьев.
– «Я б желала по реке вдаль унестись на коньках, но снега здесь нет никогда, а есть лишь листва». Помните? Я цитировала эти строки, когда вы приехали на Йернбанегэде первый раз. Это из песни Джони Митчелл, вы знаете ее? – Она улыбнулась, скорее сама себе. – Франк познакомил меня с ней. Это он научил меня мечтать о том, где мне хотелось бы оказаться. Когда не устраивает место, где ты находишься. Это все он. Вам знакомо такое чувство?
Читать дальше