Фридрих Незнанский: Секретная сотрудница

— А я и ненавижу! — неожиданно взорвалась Рита. — Ненавижу эту бездарную и юродивую страну с ее нелепой манией величия от вечного комплекса неполноценности! С ее хамством, невежеством, бесправием, презрением к человеку! Ты прав — я ненавижу ее!

Девушка в отчаянии закрыла лицо руками.

Турецкий растерянно подошел к окну и долго стоял, глядя невидящими глазами на безликую кладбищенскую панораму унылых многоэтажек. Один из знакомых до боли «пейзажей» его горемычной родины. Затем вздохнул и, взглянув на часы, глухо произнес:

— Пора ехать… Скоро твой самолет…

Дорога в аэропорт показалась обоим бесконечной. Главным образом потому, что оба молчали. Ибо все было сказано. Никакие слова не могли изменить того, что должно было вскоре произойти. И этот окончательный и бесповоротный факт можно было объяснить лишь единственным словом — судьба…

Рита летела в Венецию. Турецкий не спрашивал, почему она сделала такой выбор. Как не задавал и неуместного вопроса — увидятся ли они когда-нибудь снова? В эти последние часы, глядя на девушку, он все острее чувствовал ее невыразимое сходство с той, другой Ритой, которая была навеки похоронена в потаенном уголке его сердца и, воскреснув на время, неизбежно должна была вернуться в свой мир. Мир, куда ему не было доступа. Он любил их обеих. Двух совершенно разных женщин, волею судьбы ставших для него одним целым. Воплощением того желанного и неуловимого женского идеала, к которому он всю жизнь неосознанно стремился. И казалось, наконец обрел. Но удержать этот материализованный идеал было не в его власти.

Таможенные формальности заняли на удивление мало времени. И вскоре они уже стояли у символической границы, разделяющей тех, кто улетал, и тех, кто оставался. Вокруг монотонно шумела разноязыкая и многолюдная толпа. Суетились люди. Но для них ничего не существовало. Стоя у последней черты, они неотрывно смотрели друг другу в глаза и думали об одном и том же.

В последний момент Турецкий с отчаянием подумал, что еще не поздно все изменить, что они могли бы улететь вместе. Куда угодно — лишь бы не расставаться! Улететь, не задумываясь о том, что ждет их впереди. От всех. От всего. Навсегда… Растерянно оглянувшись, он уже почти готов был совершить этот необратимый шаг. Но внезапно увидел в толпе молодую женщину с девочкой лет пяти. Стоя посреди многолюдного зала, она взволнованно искала кого-то глазами. И не находила. Малышка испуганно жалась к ее ногам. У Турецкого вдруг защемило сердце. Он повернулся к Рите. По щекам ее струились слезы.

— Прощай, — тихо произнесла девушка. Затем, опустив глаза, что-то поспешно сунула ему в руку и, не оборачиваясь, решительно переступила «границу».

Турецкий почувствовал, как в душе у него будто что-то оборвалось. И затаив дыхание, с невыразимой тоской провожал взглядом ее удаляющуюся фигуру: такую хрупкую, беззащитную, потерянную. Но так и не нашел в себе сил ни сдвинуться с места, ни окликнуть ее.

А она — она больше не обернулась…

Выйдя из здания аэровокзала, Турецкий машинально закурил и наконец взглянул на то, что было у него в руке. Это оказалась небольшая книга в яркой мягкой обложке. Популярный сборник различных гороскопов. Рассеянно ее перелистав, он сумел разобрать лишь несколько строчек, подчеркнутых красной шариковой ручкой. Кажется, это была его характеристика, данная на основе совмещения восточного и зодиакального гороскопов. По месяцу рождения он был Лев, а по году — Петух. И постепенно приходя в себя, Турецкий наконец осознал то, что изначально предрекали ему звезды:

«Бесстрашный Петух. Способен безоглядно посвятить всю жизнь борьбе. Неважно — с кем и во имя чего. Даже с ветряными мельницами…»

Когда Турецкий на дареном резвом «жигуленке» приехал домой на Фрунзенскую набережную, день уже клонился к вечеру.

Позади было еще одно головокружительное и опасное дело, из которого ему лишь благодаря счастливой случайности и помощи своих друзей снова удалось выйти живым. За свою многолетнюю службу в правоохранительных органах Турецкий давно убедился, что в России сама принадлежность преступников к государственной элите, а попросту говоря — государственной мафии, была лучшей гарантией полной безнаказанности. Поэтому он и не питал никаких иллюзий относительно исхода этого дела. Однако ставить точку было пока рано. Ибо оставался в тени последний его активный участник, с которым новоиспеченный прокурор не успел еще лично познакомиться.