Екатерина Овчар: Безликий

Вдруг раздался взрыв сигнальной пушки. Главный прокурор города, стоя вдали на пьедестале, поднес ко рту голограммный микрофон.

- Тихо! – выкрикнул он. – Правосудие действительно свершится для каждого из вас! Но сначала…

Он подал сигнал полиции.

- Но сначала умрет она!

- Нет! Сирена! – я бросился к ней. Но люди не прекращали нестись, как стадо оленей.

Легкий звук шипения начал доносится со стороны ее гробницы. Она задышала ртом, и начала рыскать по толпе глазами, разыскивая меня. А я никак не мог к ней добраться. Слезы застилают глаза, и я начал орать что-то невнятное. Расталкивая людей изо всех сил, я смог пробраться к ней.

По ее щекам катятся слезы, она упала на колени и прижалась руками к стеклу.

Робот схватил меня и попытался оттянуть от стеклянной преграды между нами.

- Нет, прошу, нет!

Я свернул ему шею и припал к стеклу, положа руки напротив ее. Не смотря на холод стекла, я ощущаю ее прикосновение!

- Сирена! Моя Сирена! Девочка моя! Прости меня, любимая! Прости!

Я ее не слышу, но вижу по губам, она шепчет мне, что любит! Кислород уходит мучительно медленно, причиняя ей неимоверную боль, но она держится. И, вытерев слезы, она пытается успокоить меня смиренным и одухотворенным выражением лица.

Ее зрачки расширились, и дыхание остановилось, когда прекрасное тело мягко коснулось пола.

- Нет! – заорал я, надрывая голос и колотя кулаками в стекло. – Нет!

- Правосудие восторжествовало ровно в полночь! – торжественно продолжил прокурор. – Да здравствует новый чистый день!

В этот момент я оторвался от стены и скинул свой плащ. Пробравшись к охраняемой двери, я молвил:

- Пустите забрать ее тело!

- Кто вы?

- Я ее отец! – спокойно продолжил я, уже в новой личине.

Мужчина в форме кивнул и отворил дверь.

Я поднял ее с копны огненных волос на руки, и в этот момент толпа замолкла.

Только сейчас до людей дошло, что все затеянное было напрасно!

Ее голова покоится на моей руке, волосы свисают до земли. А ветер, не зная ни о чем, качает тонкую ткань, оголяя ее колени.

- Моя девочка. Прости, что я не смог защитить тебя. Я отвезу тебя домой!

Сирена Аарон

Ярость. Страх. Боль. Безысходность. И… любовь. Эти чувства на его лице убивают меня, ранят тысячами кинжалов в грудь. И каждая секунда кажется пыткой, когда он бьет кулаками в стекло, разбивая до крови, а ты смотришь и не можешь помочь. Не можешь обнять его и сказать: «Любимый, все хорошо! Ты не виноват, я сама так решила! Главное – живи!».

И в тоже время, эти секунды – самый сладкий рай. Ибо я могу видеть его настоящего и еще разок взглянуть в эти светлые, бездонные и такие любимые глаза. Прикоснуться к нему, пусть даже сквозь стекло. Ощутить, что он рядом! И никто другой мне больше не нужен! Ни на этом свете, ни на том!

Я хочу, чтобы он запомнил меня сильной! И изо всех сил я сдерживаю слезы, пытаясь выглядеть спокойной. И как могу, скрываю дикий огонь, что прожигает мои легкие насквозь. Сердце сжимает стальными тисками, а руки дрожат. Но он этого не увидит. Я не позволю!

Умирать страшно? Я солгу сама себе, если скажу, что все это время в тюрьме я не боялась! Но страшно не утонуть в темноте или взлететь к свету… страшно больше не увидеть родных, любимых, близких! Страшно больше не вдохнуть запах свежего ветра и не ощутить тепло солнца на лице. Страшно больше не засмеяться от глупой шутки друга. Страшно не слышать ничего, кроме кромешной тишины. И самое главное, страшно причинить боль дорогим людям, которым придется жить с этой потерей!

Давление на грудную клетку стало невыносимым. И мозг начинает отключаться… Нет! Еще секунду! Одну секунду, чтобы посмотреть на него! Мой Соломон!

- Я люблю тебя! Я так люблю тебя! Живи! – шепчу я, но он меня не слышит. Он что-то мне кричит, его лицо мучительно исказилось. И сейчас мне его очень жаль…

Сфокусировавшись на нем, я расслабилась. Боль сменилась чувством умиротворения и спокойствия. Лишь стук сердца и тихий шум насоса, откачивающего кислород, поглощает меня, качает на своих легких волнах, влечет… и больше нет сил сопротивляться.

Но я держу свои глаза открытыми до последнего момента, пока не исчезает все, кроме его лица во мраке… мой Лето…

Мрак. Густой, сырой тягучий, он поглотил меня… но! Уставший облик Соло… как яркий лучик, свет в конце тоннеля, он все еще со мной!? Суровое лицо Безликого вдруг начало смягчаться. Морщинки в уголках глаз – исчезать. Серебряные волоски на висках – потемнели. Румянец на лице без намека на щетину едва ли виден из-за грязи, какой-то зеленой краски и раны на виске. Его густые ресницы прикрывают испуганные красные глаза. И он умоляюще повторяет слова, которые мне не разобрать…