Ольга Карпович: Жена моего босса

– Эй, а я? – обиделся Пашка и с разбегу прыгнул в кучу-малу.

Втроем они завозились на траве, мутузя друг друга, хохоча и задыхаясь. Миша не сразу услышал стрекот мобильного в кармане.

– Эй, пустите! Да отпустите, черти полосатые, звонят. Может, это мама! – вырвался он из хватких лап сыновей и, встав на ноги, ответил на звонок. В трубке металлически зазвучал голос Марты.

– Михаил Аркадьевич, я допустила ошибку. Ольге Николаевне удалось скрыться из дома вместе с Умаровым. Но сардину под капотом они не обнаружили, я веду их по карте… Думаю, мы сможем их перехватить, если вы посчитаете нужным…

– Так, – медленно произнес Миша.

«Значит, убежала. Видит бог, Оля, я не хотел этого, я пытался тебе помочь, спасти. Если ты доберешься до Англии, если подашь на развод… Суд, конечно, защитит интересы гражданки этой страны, а ему разрешит видеться с детьми два раза в неделю. На хрен, так не пойдет! Придется решать в сторону наименьшего ущерба».

Он перевел взгляд на носившихся по двору, раскрасневшихся, с взмокшими от пота рыжими вихрами сыновей. Какой матерью может быть для них женщина, предавшая мужа, забывшая свои обязательства? Допустить, чтобы пацаны узнали о том, что их обожаемая мама оказалась лживой тварью, похотливой сучкой, он не мог.

– Нужно догнать их, – коротко бросил Миша.

– А дальше? – уточнила Марта.

Миша на мгновение прикрыл глаза тяжелыми, горячечными веками и глухо произнес:

– Убрать. Обоих.

После бешеной гонки, после двух торопливых остановок на заправках Оля и Руслан, немного придя в себя, увидели, что на землю опустился тихий российский вечер, неслышно подкравшийся к шоссе недалеко от Пскова. Сумерки казались нереальными, сказочными, как будто происходили не в этой жизни, такой суматошной, опасной… Даже движение по дороге было каким-то непривычно редким, совершенно не московским: ни пробок, ни подрезающих лихачей, ни наглой и жадной дорожной милиции. Руслан подумал, что вот так бы ехал он всю жизнь и ехал: спокойно, не торопясь, рядом со своей любимой женщиной.

Он устало потер глаза и, заглушив мотор, обратился к Оле:

– Давай выйдем, нужно размять ноги.

Ольга послушно отстегнула ремень безопасности.

Они вышли из джипа. Было темно. Прохладная ночь дышала приближающейся осенью. Неприветливо топорщился ветками темный лес слева от дороги. Справа, чуть впереди, мигала огнями железнодорожная станция. Пахло сыростью, начинающей желтеть листвой, грибами.

Руслан остановился напротив Оли, крепко сжал ее руки. Осунувшееся лицо ее было сейчас совсем детским, глаза испуганными и запавшими, как у больного ребенка. У него защемило сердце: неужели это он принес этой хрупкой, нежной девочке, созданной для любви и заботы, такие переживания?

– Оля, послушай меня, – начал Руслан. – Видишь станцию впереди? Ты можешь сейчас взять билет и уже к утру будешь дома, в Москве…

– А ты? – хрипло спросила она.

– Оля, Чернецкий будет искать нас. И может убить нас обоих, ты понимаешь? А я хочу, чтобы ты жила, – он стиснул ее плечи, встряхнул.

Налетел поезд, загрохотал вагонами, загудел. В бившемся свете железнодорожных огней лицо Руслана то ярко вспыхивало – изможденное, посеревшее, с провалившимися щеками, с темными страшными глазницами, то вновь исчезало в темноте. У Оли зарябило в глазах, застучало в голове.

– А ты? – снова, как сомнамбула, повторила она. – Что будет с тобой? Ты совсем не боишься смерти?

– Оля, – рот его нервно дернулся. – О чем ты говоришь? Ты живьем содрала с меня кожу. Думаешь, мне есть еще чего бояться?

– А я боюсь! – вдруг отчаянно заговорила Ольга. – Боюсь, что проживу еще лет пятьдесят и больше никогда тебя не увижу. Ты жесток, Руслан! Ты хочешь, чтобы я жила – а как я буду жить без тебя?! Все оставшиеся годы ждать, что, может быть, мы увидимся там, откуда уже не возвращаются? Но ведь я живая, я хочу любить, быть счастливой, прожить столько, сколько мне уготовано, только с тобой… Я не двинусь отсюда, никуда не уйду! Попробуй меня прогнать, если сможешь…

Глухо застонав, он привлек ее к себе, обхватил руками, крепко, до боли, обнял. Она судорожно всхлипывала, вцепившись в него, сжимая зубами ворот его футболки.

– Девочка моя, любимая, единственная, – шепотом повторял он, стискивая ее конвульсивно вздрагивающие плечи, – прости меня! Мы выберемся из этого, обязательно выберемся.

Сзади металлически лязгали пролетающие по железнодорожному полотну вагоны. Тревожно завывал гудок. Налетел холодный, сырой ветер, зашелестел листвой, парусом надул полы Олиной куртки. Далеко, за лесом, мелькнула вспышка, глухо пророкотал гром.