Наталья Александрова: Соколиная охота

В голосе Татьяны, обычно спокойной и сдержанной до тошноты, звучало такое отчаяние, что ясно было — произошло что-то страшное.

— Что такое, что случилось?

— Приезжай! — повторила Татьяна, как автомат. — Приезжай! Павла похитили!

Надежда мгновенно собралась и через час уже была у Грибовых.

Татьяна стояла посреди комнаты с потерянным видом. Возле стены притулилось пустое инвалидное кресло, рядом на полу валялась старинная диванная подушечка с вышитым золотым павлином.

— Вот, — показала Татьяна на эту подушку, — я подкладывала ему под спину.., мы еще шутили и называли этого павлина Павликом… Он погибнет там!

— Что случилось? Расскажи подробно… — потребовала Надежда, оглядывая комнату.

— Я приехала, прошла в калитку… Хаттаб навстречу не выбежал, я удивилась, подошла к дому, смотрю — собака на тропинке лежит…

— Мертвая? — спросила Надежда.

— Нет, живая, но еле дышит… Я сразу почувствовала неладное. Вбежала в дом, кричу: «Паша, Паша…»

А его нет… — Татьяна замолчала, уставившись на пустое кресло мужа.

— Как ты поняла, что его похитили? — Надежда пыталась своими расспросами хоть как-то расшевелить женщину, от горя впавшую в болезненное отупение.

— Вот, прочитай. — Татьяна указала на светящийся экран монитора.

На нем была сделана запись:

«Если хочишь получить мужа живова никаму ни гавари. Если саабщиш в милицию или еще куда сразу убьем. Отдай сама знаешь какие бумаги. Приходи одна к метро Озерки сзади метро телефоны. Сиводня в семь втарой слева прихади одна».

— Он попал в руки бандитов, — безжизненным голосом сказала Татьяна, — они его убьют. Это безусловно. Они его непременно убьют. По всему видно, какие это страшные люди.

— Да, — подтвердила Надежда, — и безграмотные.

— Что? — переспросила Татьяна, взглянув на Надежду удивленно. — А, да!

— Что они взяли, кроме Павла? — деловым тоном спросила Надежда Николаевна.

— Ничего, — мгновенно ответила Татьяна, — ни вещей, ни лекарств. Они его погубят.

— В милицию ты сообщила?

— Ты что?! — выкрикнула Татьяна с неожиданной яростью. — Они же тогда точно его убьют! Ни в коем случае нельзя никуда сообщать! Я должна сделать все, что они требуют! Документы у тебя с собой? Дай их мне! — Голос Татьяны стал решительным и твердым, она протянула руку, ожидая, что Надежда немедленно отдаст ей требуемое.

— Я не взяла их с собой, — удивленно ответила Надежда, — я никак не думала, что они сейчас понадобятся!

Татьяна встряхнула головой, словно сбрасывая с себя наваждение, и продолжила нормальным голосом:

— Очевидно, наши телефоны прослушиваются.

Как только они услышали, что документы у тебя, сразу же похитили Павла. Теперь у меня нет выхода — я должна его спасти. У нас есть еще время. Съезди за бумагами, встретимся около «Озерков», — она посмотрела на часы, — без десяти семь. Ты успеешь.

Они сказали, чтобы я была одна, ну да здесь ничего не поделаешь. До семи ты успеешь уйти.

Надежда внимательно посмотрела на нее и сказала:

— Только не делай никаких необдуманных шагов.

Я знаю, ты сильная женщина, ты справишься.

Выйдя во двор, она увидела Хаттаба, который, отряхиваясь, поднимался на ноги в стороне от тропинки, недалеко от крыльца. Вид у собаки был больной, очумелый и виноватый, но, к счастью, явно не умирающий.

Без десяти минут семь Надежда Николаевна обошла станцию метро «Озерки» сзади, со стороны Выборгского шоссе. На обратной стороне здания был установлен ряд таксофонов, некоторые еще работали.

Подходя к этим таксофонам, она столкнулась с Татьяной.

— Второй слева, — взволнованно сказала та, — посмотри. Там висит какая-то сумка. Но семи-то еще нет! Может быть, мы зря пришли раньше времени?

— Ничего, не волнуйся, — успокоила Надежда подругу и посмотрела на вторую слева кабинку.

Там на железном крючке действительно висела потрепанная матерчатая сумка. Надежда взглянула на часы. До назначенного времени оставалось еще шесть минут. Неожиданно к таксофонам двинулся совершенно жуткий бомж — грязный, косматый, до глаз заросший седой щетиной. Он явно с вожделением смотрел на висящую в будке сумку.

— Ты куда прешься, скотина? — завизжала Татьяна, бросившись наперерез бомжу. — Не для тебя это повешено!

Бомж, уже протянувший руку к сумке, шарахнулся в сторону при виде такого напора. Он забормотал:

— Да ты чего, это моя, может быть, вещь, моя торбочка! Ну ты чего, чего?

Но не решился на прямое столкновение, увидев бешеные глаза Татьяны, и, хромая на обе ноги, поплелся прочь, бормоча: