Виктория Платова - Эшафот забвения

– Я над этим не задумывался, – строго сказал изобретатель кубика Рубика.

– А жаль, милое дело. – На Лапицкого напал приступ красноречия. – Где-то рвутся бомбы, гибнут армии почем зря, а ты лежишь в кровати с телкой в нейтральной стране, и по телке гуляет солнце, и тихо-тихо. Можно отправиться на кухню в голом виде и хряпнуть кефира, послушать, как муха бьется в стекло, завести патефончик с Густавом Малером и подумать о том, как где-то гибнут армии почем зря.

– Да ты поэт, Лапицкий, – не удержалась я.

– Я поэт, а ты всегда в нейтральной стране, – подколол меня капитан и снова обратился к Борису:

– Думаешь, она не рассуждает своей умной башкой, что происходит в этой чертовой съемочной группе, а, Борька? Рассуждает, и еще как. Только вдали от эпицентра событий и со здоровой долей цинизма. Здоровый цинизм и есть твоя нейтральная страна. Я прав?

– Прав тот, у кого больше прав, – резонно заметила я, – а вообще, прав, конечно. Только похоже, что мы с тобой соотечественники.

– Вот видишь, соотечественники, – обрадовался Лапицкий, – а соотечественникам нужно объединяться в землячества.

– Это с тобой, что ли?

– Со мной, голубка моя, со мной!

– Пока я объединилась только с ним, – я кивнула на Бориса и для убедительности подергала запястьем с наручниками.

– Ну, это временные трудности, поверь мне. – Что тебе нужно?

– Позволь мне помочь тебе.

– Ты мне уже помог в свое время. – Мне не хотелось вдаваться в нюансы наших отношений, да еще при посторонних, но Лапицкий, похоже, придерживался на этот счет совершенно другого мнения.

– Поговорим как взрослые люди. Долго ты еще собираешься скакать по стране без документов?

– Это мои трудности.

– Твои трудности закончатся в ближайшем отделении милиции.

– Возможно. Но это ничего не меняет.

– Меняет, и еще как! Найдется уйма прегрешений, за которые тебя можно упечь, и надолго. Взять хотя бы последние неприятности с творческими работниками киностудии “Мосфильм”…

Я откинулась На спинку сиденья и закрыла глаза. Похоже, все начинается снова. Костя не потерял надежды привлечь меня на свою сторону, он не оставляет мне права выбора, он хочет снова загнать меня в шкуру Анны Александровой, он хочет снова заставить меня делать то, от чего я бежала полгода назад…

– ..Тебя можно взять за жабры хотя бы за сокрытие преступления. Знать об убийстве и никуда не сообщить о нем, – это высоконравственный поступок, ничего не скажешь. И после этого ты еще будешь говорить мне о моральных принципах.

Я молчала, хотя вполне могла сказать: ты прав. Костя, ты прав во всем. Нет никаких смягчающих вину обстоятельств…

– Если уже ты такая целомудренная девушка, что даже с пачкой презервативов к тебе не подкатить, то почему ты еще живешь после всего того, что наваяла?

– А кто тебе сказал, что я живу? – устало спросила я.

– Только давай без мелодраматических эффектов. Прибереги их для кобельков с метровыми членами. После акта им очень интересно будет послушать, как ты каешься во всех смертных грехах. Но кое-какие грешки мы тебе можем навесить уже сейчас. Правда, Борька?

– Еще какая! – подтвердил Клепиков.

Я молчала. Я понимала, что веду себя глупо, но молчала. Мой уход от Лапицкого – тогда, полгода назад, уход, которым, как мне казалось, я подписала себе смертный приговор, ничего не значил. Он был всего лишь капризом, детской шалостью, разбитой вазой, пролитым молоком: меня лишь слегка пожурили и поставили в угол. Но, если я буду хорошей девочкой, меня защитят и почитают сказку на ночь. А пока я должна стоять в углу и думать о своем плохом поведении.

– Ну ладно, поразмышляй пока, – смягчился Лапицкий. – А мы двинем. Как созреешь – скажешь.

Он перебрался на водительское сиденье и завел машину…Ехали мы недолго. Спустя пятнадцать минут Лапицкий мягко притормозил.

– Уже приехали? – не выдержала я. – В ближайшее отделение милиции?

– Лучше. Решили тебя с Борькой пригласить на торжественный обед.

– Для обеда рановато.

– Ну, на торжественный завтрак.

– По какому случаю? – Мне было совершенно наплевать на то, что мне скажет Лапицкий, потому что главное он уже сказал: ты никуда не денешься, девочка. Я с тебя не слезу.

– У нашего Борьки праздник сегодня. Ну, и у меня тоже косвенно. Тяжелая сегодня была ночка, сплошные нервы, сплошные слезы, все жилы из нас вытянули, за такую работу приплачивать надо. Но вот он, – Лапицкий ткнул пальцем в Бориса, – вот он все распутал, психоаналитик хренов. Копался себе, копался, по архивам бегал, народ терзал. А в результате – ты просто умрешь от простоты замысла. И от его красоты.