Никита Филатов - Мышеловка капитана Виноградова

— Да ерунда — пьяный бузит, — успокаивал прохожих бодрый голос Кулакова. — А что делать — служба такая! Спасибо, гражданочка, стараемся.

Милицейская форма и суровый вид сержанта, видимо, внушали уважение — излишнего любопытства никто не проявлял.

Один из крепышей вытирал смоченным платком окровавленное лицо Шестакова:

— Видимо, нос сломан.

— Сочувствую. — Услышав знакомый голос, Игорь застонал. Он, конечно, ожидал чего-нибудь подобного, но чтобы… Лицо Степаненко приблизилось почти вплотную. — О, да ты прямо Зоя Космодемьянская! Жив, партизан?

Не отвечая, Чистяков закрыл глаза. Ему необходимо было выиграть хоть чуть-чуть времени…

— Обижаешься.

— А ты как думаешь?

— Обижаешься… В общем — правильно. Я бы тоже на твоем месте — не дай Бог, конечно, — обиделся.

Степаненко и Чистяков лежали в сауне — бывшем восстановительном центре обкома, а с недавних пор — вотчине совместного советско-германского консорциума. Как и раньше, здесь бывали только сильные мира сего. Можно даже сказать — очень сильные. «Строганов, к примеру, такой чести не удостаивался, царствие ему небесное, грешнику», — не преминул отметить Мастер, привезя сюда Игоря.

— Еще по пивку?

— Как прикажете. — Два часа назад после нежных рук медсестрички он попал в огромные волосатые лапы грузина-массажиста, потом плотно поел и попил… Теперь даже моргать было лень.

— Ладно тебе. На том закончим — зачет ты сдал. Принимай строгановское хозяйство. По полной программе. И вообще — потрешься около меня… Интересные дела назревают, есть повод отличиться.

…Когда утром Чистяков способом экстренной связи попытался связаться с Виноградовым, телефон не ответил. Молчал он и на следующий день.

Владимир Александрович проснулся от духоты. Ставший привычным стук вагонных колес, скрежет и лязг металла. Пахло давно нестиранным бельем и железной дорогой.

Виноградов нажал на кнопку электронных часов. Высветились цифры — пять пятьдесят семь. Пора вставать.

Сел, почти коснувшись лбом потолка. Натянул носки… Все остальное — включая брюки, рубашку и кобуру с пистолетом — снимать на ночь было не принято.

Постепенно избавляясь от ощущения прилипшей к телу тельняшки, Виноградов соскользнул вниз. Осторожно, стараясь не разбудить тревожно похрапывающих милиционеров, зашнуровал ботинки. Свет не зажигал: во-первых, в вагоне не было электричества, а во-вторых, крупные, как виноград, южные звезды и сполохи пограничных прожекторов позволяли разглядеть все необходимое.

Китель, фуражка… Виноградов неторопливо сдвинул в сторону купейную дверь — и вздрогнул, бросив руку к бедру.

На пол, к его ногам, с коротким гулким стуком упало что-то большое и круглое. Мгновением позже он разглядел: голова в каске, бронежилет… Очевидно, обладатель всего этого спал на полу в коридоре, слегка прислонившись к входу в милицейское купе, — и был невольно побеспокоен Владимиром Александровичем.

Пустые, безумно усталые глаза двадцатилетнего мальчишки тягуче, снизу вверх ощупали Виноградова — и вновь закрылись, спрятавшись под металлический обрез шлема.

«Господи, как же мы все устали, — подумал Виноградов. — Мы даже уже не боимся неожиданного… Ничего мы уже не боимся. Домой хочется».

Добраться до тамбура оказалось непросто. В коридоре вагона, вповалку, как на известной картине «Ночь на Куликовом поле», спало человек тридцать десантников в полной экипировке. Влежку, притиснувшись друг к другу и по возможности используя угловатые ранцы и мрачные кубы радиостанций. Виноградов сначала старался не наступать на лежавших, но под конец, пару раз потеряв равновесие, пошел прямо по ящикам, брезентовым поверхностям бронежилетов, по каскам и мешкам.

Из служебного купе высунулась сальная физиономия проводника.

— Чайку?

— Спасибо, любезный. Это кого ж нам Аллах послал?

— Десантники. Ваши, — зачем-то уточнил проводник. Местных десантников пока, слава Всевышнему, не существовало. — В Кердизе сели, до границы. Две недели у Верховного Совета стояли, наши для них — как враги были… Ничего, теперь делом займутся: тех боевиков — вонючую я их маму — бить будут! Ай молодцы, клянусь!..

В тамбуре курил чубатый сержант из виноградовской группы.

— Доброе утро, командир.

— Доброе утро. — Сержант в перерывах между поездками со слезой пел белогвардейские песни под гитару и очень хотел быть офицером, потому и заработал кличку Корнет. — Почему не разбудили?