Александр Птахин: Суровая готика

Но пустовать сараю не пришлось — туда Владимир Митрофанович дальновидно распорядился запереть дервишей, чтобы потом долго не бегать в поисках виноватых, если Прошкину снова станет хуже.

Пока Борменталь и Корнев дивились улучшению состояния больного, Александр Дмитриевич отправился в сарай — вернуть дервишам халат и черную тряпку. Все. На этом история закончилась.

Точнее сказать, закончилась она для Александра Дмитриевича. Его больше никто не видел. Ни его, ни дервишей. Обеспокоенные тем, что Баев так долго не выходит из сарая, бойцы заглянули внутрь — там было пусто и тихо, только лежал на полу пустой и остывший роскошный шелковый халат…

Корнев приподнялся, открыл сейф и продемонстрировал Прошкину шелковый халат. Тонкий и изящный, богато расшитый орнаментами, пышными цветами, листьями и сказочными земноводными — совсем не похожий на громоздкие одежды местного населения. Руководитель оставил халат лежать на столе, подвел младшего коллегу к окну, указал на жалкое сооружение — тот самый сарайчик. «Автовокзал…» — едва не закричал Прошкин: он еще не до конца отделил реальность от своих пронзительно ярких сновидений, но, сознавая этот факт, не стал обременять начальника своими сложными ассоциациями.

Корнев продолжал свой невеселый рассказ.

Ни подземного хода, ни лаза, ни маленькой щелки не удалось обнаружить в сарае даже самому искушенному Корневу. Промучившись до утра, Владимир Митрофанович решился доложить о печальном происшествии руководству — то есть не то чтобы доложить, а пока просто позвонить Сергею Никифоровичу и попросить в помощь дополнительных людей для поисков потерявшегося в горах товарища Баева.

Руководство на известие отреагировало с поразившим Корнева спокойствием.

— Что искать-то… Это ведь так только кажется, что мы, ваше начальство, по кабинетам сидим, оторвавшись от реальной жизни. А на самом деле мы прекрасно понимаем, какая на местах ситуация — никто с тебя тела требовать не будет, — вздохнул товарищ Круглов, как показалось Корневу, даже с облегчением. — Пиши на этого Баева представление — на Красную звезду посмертно. Да и в партию его принять не забудьте… Он, кажется, кандидат был? Фотографию подберите для некролога, мне лично вместе с представлением на орден и следственными материалами по фактам террористической и вредительской деятельности местных националистических и происламских элементов, финансируемых и вдохновляемых британскими шпионами, передашь. В общем, сам грамотный, успешно с задачами справляешься — что тебя учить! Политическая ситуация сложная. Крепкие кадры нам нужны… Думаю, Владимир Митрофанович, через пару недель выставляться за повышение будешь!

Вот такая директива…

— А почему британскими шпионами? Может, немецкими? — позволил себе усомниться в руководящей линии ослабивший бдительность за время болезни Прошкин. Корнев горько улыбнулся и пододвинул Прошкину газетную подшивку, перевернув несколько номеров, прокомментировал:

— Да потому, Николаша, что войны — не будет. Во всяком случае, в ближайшее время, и по крайне мере, с Германией, — почти дословно процитировал начальник давнишнее пророчество отца Феофана.

— Как же так? — недоумевал Прошкин.

— Да вот так! — Корнев повернул к нему знакомую заметку, освещавшую «Пакт о ненападении» между СССР и Германий. Прошкин глянул на дату — так и есть, газета была от десятого сентября 1939 года.

— Та самая? — удивился Прошкин — газета выглядела совершенно новенькой.

— Нет, другая, сегодня ведь уже 14-е число — 14 сентября. Долго ты, Прошкин, в постели провалялся, — Владимир Митрофанович хмыкнул и перевернул передовицу. На месте, где, как помнил Прошкин, располагался некролог, посвященный памяти сотрудника Коминтерна с раздвоенным подбородком, была заметка под названием «Кавалер ордена» с красивым портретом товарища Баева, заключенным в толстую траурную рамку, внизу превращавшуюся в ленту, затейливо оплетавшую циркули, мастерки, строительные отвесы — словом, в картинку, в точности повторявшую рисунок с могильной плиты его отчима Деева. Прошкин скользнул глазами по хрестоматийным строкам о славном боевом пути сына легендарного комдива гражданской войны, молодом майоре УГБ НКВД, сложившем голову в боях с врагами социалистического государства. Родина отметила подвиг героя высокой наградой — Орденом Красной Звезды, а Коммунистическая партия посмертно приняла его в свои ряды… Живописуя достоинства покойного, автор даже назвал его «Хранителем, ревнителем бдительности»… Прошкин побледнел, разом отчетливо вспомнил недавние события, происходившие в Н. Снова этот Орден возник — лучше бы ему и не просыпаться!