Марек Краевский - Числа Харона

— …как частный детектив, — разъяренный, он едва слышал, что она говорит. — Я хочу, чтобы вы расследовали исчезновение моей хозяйки, пожилой дамы…

— Никакой я не частный детектив, — Попельский порывисто отвернулся от окна. — Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я больше не преподаватель, не полицейский, а отныне — не реформатор латинской метрики. Меня нельзя найти. Я никто. Вы говорите с воздухом. Застоявшимся, затхлым и душным. Прощайте!

Рената Шперлинг подошла к Попельскому и умоляюще схватила его за руку.

— Не знаю, чем я вас обидела, пан профессор, — прошептала она, — но прошу меня выслушать! Только вы можете помочь! Мне угрожает большое несчастье! Бесчестье!

Попельский резко вырвал у нее свою руку, снова сел за стол и кивнул девушке на стул. Чувствовал, как пылает его лицо и лысина. Включил маленький вентилятор. По гладкой коже стекал за воротник соленый ручеек.

— Пожалуйста, — сухо молвил Попельский. — Скажите наконец, зачем вы ко мне пришли. Но говорите как можно короче, потому что меня ждет ужин.

Девушка робко села на краешек стула.

— Я живу в поместье в Стратине, это Рогатинский уезд, — быстро заговорила она. — Веду бухгалтерию поместья графини и графа Бекерских. Владелица имения — пожилая пани, графиня Анна Бекерская, а наследником является ее сын, граф, инженер Юзеф Бекерский. Две недели назад моя хозяйка исчезла, а граф заявил, что она уехала на воды за границу. Но это неправда, граф лжет! Я знаю это наверняка! Моя пани мне доверяла, и я непременно знала бы про ее планы. А она ничего не сказала об этой поездке… Кроме того, граф бурно реагирует, то есть, собственно говоря, грубо оскорбляет меня, когда я пытаюсь расспросить его о матери… Он жестоко избил шпицрутеном старого слугу Станислава, когда тот выразил сомнение относительно отъезда графини… Хотел его даже уволить, но за него вступилась жена… То есть жена Станислава, пани Саломея, ибо граф холост… Итак, пани Саломея… Она была няней графа, и ей удалось выпросить прощение для своего мужа…

— И вы хотите, чтобы я нашел вроде пропавшую графиню Анну Бекерскую, которая выехала на какой-то курорт за границей, потому что вам кажется, что это ложь, — Попельский перевел дыхание, как это недавно сделал профессор Клапковский перед решающим нападением на него, докладчика-неудачника, неважного преподавателя, осмелившегося ступить на запретную территорию науки. — Панна Рената, перед тем как озвучить мне ваш необычный заказ, да, очень необычный, потому что я должен разыскивать мать вопреки желанию сына, следовательно, перед тем как высказать свою просьбу, вы устраиваете мне настоящий театр, хватаете за руку, чуть не плачете, рассказываете, что вас могут обесчестить… Почему вы хотите, чтобы графиню так быстро разыскали, еще и готовы за это заплатить? О каком бесчестье вообще идет речь?

— Об обычном, об унижении, которое женщине может нанести мужчина, — голос Ренаты задрожал. — Сейчас незамужней бухгалтерше чрезвычайно трудно найти работу, к тому же мне некому помочь. Граф Бекерский об этом прекрасно знает и постоянно докучает непристойными предложениями, угрожая, что уволит. Он давно так себя ведет, называет «жидюгою» и «старой девой», публично выдвигает различные предположения, почему я, по его мнению, не вышла замуж. До сих пор за меня заступалась графиня. Сейчас, когда ее нет, я оказалась без защиты… Это очень важное дело, от этого зависит мое достоинство! Вот почему я пришла к вам… Приехала вчера, взяла отпуск, которого граф не хотел мне давать… Кричал, что я еду во Львов, чтобы предаваться разврату… Это больной человек, он придумывает такие вещи, что я и произнести не решусь… Я не могла вас найти, вы больше не жили там, куда я когда приходила на уроки, а сторож ничего не знает… Собиралась уже отправиться обратно, была просто в отчаянии… Но меня спас случай! Я прохожу мимо университета, и что же вижу? Афишу и объявление о вашем докладе! Однако сейчас вы не хотите мне помочь! Умоляю вас, пан профессор! У меня немного денег, как для такого джентльмена, но я соберу больше…

Рената расплакалась. Попельский смотрел на ее хрупкие плечи, которые вздрагивали от рыданий, и боролся с чувством сострадания и сочувствия. Вентилятор на столе вращался быстро. Эдвард словно чувствовал его пропеллер у себя в груди.

— Эдвард, — кузина Леокадия стояла на пороге кабинета. — Я стучала, но ты, видимо, не слышал, — сказала она по-немецки, как всегда, когда хотела скрыть что-то от Риты. — Что ж… ничего удивительного, — взглянула на Ренату, потом снова на кузена. — Мы ждем тебя с ужином. Долго еще будет сидеть у тебя эта твоя приятельница?