Юлия Нелидова: Тайна «Железной дамы»

Иноземцев насторожился, пристально поглядев на Герши, продолжая помешивать уже остывший напиток. Апоплексия, значит? Ничего, подождем вскрытия. Есть в природе и на полках у аптекарей множество ядов, имитирующих смерть от удара.

– Прислуга утром проснулась как ни в чем не бывало, – продолжал Герши, – и, обнаружив мертвого господина, словно впала в ступор. За день до происшествия в доме оставались при покойном лишь муж с женой – дворецкий его и экономка. Говорят, ничего ночью не слышали, как спать отправились – не помнят. Но поутру обнаружили-таки себя в своих постелях, в спальных костюмах – этот факт их весьма почему-то удивил, в особенности экономку. Казалось бы, кто удивится, что проснулся утром в постели, коли в нее с вечера лег? То ли бредить от несчастья такого начали, то ли есть о чем призадуматься. А призадуматься стоит, потому как я подобрался к самому главному, – адвокат сошел на шепот. – В кабинете барона был найден… – он низко наклонился к Иноземцеву и сделал жест, точно приглашая подставить ухо для секрета.

Иван Несторович на мгновение застыл. В висках кровь застучала тревожным набатом. Он машинально подался вперед.

– Найден, – прошептал Герши, – синий саквояж, который давеча исчез на Выставке у входа во Дворец Изящных Искусств при весьма странных обстоятельствах. Этот факт пока не разглашают, потому как он недвусмысленно указывает на похищение отпрыска Лессепсов – Ромэна Виктора. А сие обстоятельство тоже стараются пока держать в тайне. Известно, что очень многие издательства кормятся за счет оного прославленного семейства. Скажу вам по секрету, реклама панамской стройки, созданная посредством газет, привлекла невероятное количество инвесторов. В наше время французы слишком доверяют прессе, увы. А власти этим безбожно пользуются.

– Безобразие, – проронил Иноземцев.

– Вы не делали вкладов в Панамский канал?

– Нет, я о нем узнал лишь нынешним месяцем.

– Вам повезло. Мой отец обещал застрелиться, если его вложения прогорят, – с такими же горящими глазами выпалил адвокат.

– Сочувствую… весьма.

– Поэтому я непременно хочу добиться правды, а быть может, и возврата капиталов. И, кажется мне, что за всем этим… За всем этим стоит гениальный аферист, ни имени которого никто не знает, ни лица никто не видел! Все акционеры у него – на ниточках, как марионетки. А смерть барона – это всего лишь кость, брошенная возмущенному народу. Куда-то ведь делся миллион франков, где-то же отсиживается внук Лессепса.

От удивления Иноземцев не сдержался, брови его поползли вверх. Это ж надо, куда его занесло!

А ежели с другой стороны взглянуть – сей расклад вполне имеет право на существование. Эх, Элен Бюлов, раздававшая алмазы по приютам, а выигранные в казино деньги – на подаяние, мнящая себя новым Робином Гудом и восстановительницей вселенского равновесия с революционными взглядами, ты, оказывается, играешь по-крупному?

– Я отчего вас беспокоить рискнул, – вывел Герши Иноземцева из задумчивости. – Меня привлек рассказ – очень привлек, не дает покоя – о русской авантюристке, которая из Петербурга сбежала на аэростате и в одиночку добралась до Польши. Элен Бюлов. Я ведь вам не говорил, я – тоже русский, но, к стыду своему, не знаю и десяти слов на родном языке. Мы эмигрировали сначала в Анжер, потом в Париж, когда я еще младенцем был, – мать, отец и его младший брат – дядя мой. Отец повздорил с чиновниками и покинул Россию, решив, что, выбросив из фамилии букву «н», станет Мишелем Герши и обретет счастье за границей. Я, к стыду своему, не знаю и слова по-русски. Знаете, какое имя у меня на самом деле?

– Какое?

Герши натянул на круглое свое лицо сосредоточенную гримасу, надул щеки и, вобрав в легкие воздуха, выдохнул так, словно признавался в страшном грехе:

– Емельян Михайлович Гершин, – и с привздохом добавил: – Гершин Емеля.

Французский акцент в этих исконно русских звуках был столь явный, что Иноземцев поморщился. Но в светлых глазах адвоката и розовощекости его пухлой было что-то мягкое, славянское, солнечное. Француз из Герши был так себе, зато Емеля самый натуральный, только что с печи спустившийся да в сюртук адвокатский занырнувший. Он и головного убора никакого не носил оттого, что торчали во все стороны барашки светлых волос, и цилиндр и котелок на нем бы комично смотрелись. Этакий Пьер Безухов, только без очков.

– Рад знакомству, – нашелся доктор.

– Благодарю, взаимно, доктор. Я много думаю последнее время… о многом. Меня влечет моя загадочная родина и эта Элен Бюлов. Тогда на собрании суда явился ваш знакомый – месье Делин. Он был взволнован и раз десять повторил ее имя. Я бы все отдал, чтобы понять, что он говорил. Но я мог судить лишь по выражению лиц и интонации голосов. Заметили, как притихли и были встревожены Лессепс-отец и его сын Шарль?