Микаель Ниеми - Сварить медведя

– Понятно…

– Господин прост и сам знает – погуливала девица. То портрет ее малюют, то еще что… Думаю, она и сама не знает, от кого залетела.

– Или не хочет рассказывать.

– Или да… или не хочет. Но мои парни тут ни при чем. Что до меня, так я ее мамашу чуть с крыльца не спустил. Ишь чего – намекать начала.

Я подумал про пятна крови на сапоге одного из сыновей, забрызганный пол. Сколько раз они замечали Юсси, как он исподтишка наблюдает за жизнью хутора?

Браге и Михельссону понадобилось всего два дня, чтобы Юсси признал свою вину. И только тогда мне разрешили его навестить в тесном полуподвале, в застенке, который и выполнял роль камеры.

Юсси лежал на животе на деревянных нарах из нестроганых досок. Матраса нет. И руки и ноги скованы кандалами. И на запястьях, и на голеностопных суставах кожа стерта до крови. Одежду отобрали, на нем какой-то старый, невыносимо вонючий мешок. Михельссон закрыл за мной дверь, но удаляющихся шагов я не услышал – видно, остался подслушивать.

Сначала я решил, что Юсси спит, но очень быстро с ужасом заметил – нет, не спит. Тело его то и дело сотрясали короткие судороги озноба. В застенке и в самом деле холодно. Я быстро снял пальто и накинул на него. Осторожно погладил грязные волосы – на пол упали несколько засохших струпьев.

– Это я, Юсси… прост.

Он не ответил. В сознании ли?

– Как ты? Тебе даже одеяла не дали?

Осторожно взял его за плечи и повернул на спину. Он застонал. Меня начало трясти от сострадания – они его били… И так полуживого – они его били!

– Ты меня слышишь, Юсси? Это я, прост.

Губы мучительно разлепились.

– Воды… – услышал я еле слышный шепот.

У нар лежал опрокинутый кувшин. На дне еще было немного воды. Я уронил несколько капель на его губы. Он приоткрыл рот, и мне удалось влить в него немного воды.

– Юсси… это правда? Ты сознался, что напал на девушку?

Из-под с трудом приподнятых век блеснула влага.

– Они… прижали руку.

– Не понял? Как это?

– Прижали руку к бумаге.

– Вынудили писать?

– Мария и я… мы же хотели… Мария знает.

– Я ее спрашивал.

– И она же сказала, да? Мы договорились встретиться…

Юсси все сильнее бил озноб. Я положил руку ему на лоб, и меня тоже начало трясти – от ярости.

– Воды! – заревел я. – И одеяла! Побольше одеял. Вы убьете его, негодяи!

Михельссон с грохотом открыл засов и сунул голову в камеру.

– Исправник не велел. Сказал – никаких одеял. Мы в таких случаях белье не даем.

– И вы избили его до полусмерти!

– Сопротивление при задержании.

– Это правда, Юсси? Секретарь Михельссон говорит правду?

– Есть свидетели, – вкрадчиво напомнил Михельссон.

– Тогда принесите воду… ради Бога, принесите воду.

– Арестованный сам опрокинул кувшин. Так бывает. Когда преступник внезапно осознает, что натворил, впадает в такое отчаяние, что отказывается есть и пить. Но через пару дней обычно приходит в себя и начинает сотрудничать со следствием.

– А почему вы так уверены в его вине?

Михельссон гордо выпрямился и потер шею.

– Так это же на меня он набросился. Я был в платье служанки. Мы же это… устроили засаду. В темноте арестованный принял меня за женщину. Да что я… у нас же есть его признательные показания.

– Письменное признание?

– Он признает попытку изнасилования служанки Марии. А также нападение на Хильду Фредриксдоттер, имевшее быть раньше…

– Но вы же утверждали, что Хильду задрал медведь?

– …как и на Юлину Элиасдоттер, имевшее быть позже…

– Исправник Браге, насколько я помню, уверял, что Юлина покончила жизнь самоубийством?

– Он изменил мнение.

– Как это может быть? Исправник изменил мнение? – Я постарался, чтобы вопрос не прозвучал чересчур саркастически.

– Арестованный же сам признался. Летние кошмары позади, виновный признал все свои преступления.

Михельссон опасливо покосился на Юсси – а вдруг тот в моем присутствии начнет все отрицать? Но Юсси не шевелился.

– А Нильс Густаф? Художник? Кто убил художника?

– Доктор Седерин уверен, что господин художник умер от апоплексического удара.

– Значит, убийца Нильса Густафа гуляет на свободе…

Секретарь состроил мину сожаления – мол, что поделаешь. Удар есть удар. Все под Богом ходим.

– Могу я посмотреть на признание?

– Оно у исправника в надежном месте. А господин исправник отдыхает после бессонной ночи. И к тому же…

Михельссон сорвал с Юсси мое пальто и откинул с плеч мешок, служивший мальчику одеждой.