Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Это что, слуга Катерины? — шепнул я Макгрею. Он только усмехнулся в ответ, и я покачал головой. — Что ж, если кого-то и ждет сегодня выгода…

— А вон Девятипалый Макгрей! — крикнул кто-то с галерки, за чем последовал взрыв хохота и улюлюканья.

— Нужный палец у меня на месте! — взревел тот, но гвалт от этого только усилился.

— Инспекторы! — услышал я голос с переднего ряда. Это был констебль Макнейр, который занял для нас два места.

— Где доктор Рид? — спросил я у него, как только мы сели. Из-за шума нам приходилось перекрикиваться.

— Все еще в морге, сэр. Сказал, что до конца слушания постарается принести вам хоть какой-то результат.

— Чего? Какого черта он там столько копается? — в кои-то веки Девятипалый разделял мое негодование.

— Имейте в виду, тут кое-кто присутствует, — предупредил Макнейр, оглядываясь назад. — Видите леди вон там? В большой черной шляпе со страусовыми перьями?

— Такую трудно не заметить, — сказал я. В бархатном платье, столь же вычурном, как и шляпа, она выделялась в толпе как откормленная ворона. Даже издалека ее исполненное брезгливости лицо показалось мне знакомым.

— Это мать миссис Гренвиль, — сообщил Макнейр. — Гертруда, или как там ее…

Все сразу стало на свои места: темные локоны, округлые щеки. Она выглядела более крупной, более злобной и постаревшей версией своей ныне покойной дочери, которую я осматривал в морге.

— Что она тут делает? — спросил Макгрей. Было похоже, что женщина действительно чувствовала себя неуютно, уверенная, что ей тут не место. Несмотря на то что многие благородные леди завели привычку посещать судебные заседания, дабы забавлять себя несчастьями посторонних, мало кто из них появлялся на слушаниях дел, которые касались их семей. В таких случаях подобало оставаться дома с нюхательными солями под рукой.

Она что-то шептала на ухо сидевшему рядом с ней мужчине. Этому типу, весьма худощавому, с кожей немилосердно бронзового оттенка и чрезвычайно хмурым лицом, на вид было около сорока лет. На все и на всех он взирал с воинственным видом, беспокойно теребя свой черный цилиндр. Одет он тоже был в траур.

— Парня, с которым она разговаривает, зовут Уолтер Фокс, — сказал Макнейр. — Он старший из выживших внуков.

— Потомок от первого брака бабушки Элис, — вспомнил я, и в этот момент Уолтер Фокс выразительно помахал кому-то в первых рядах.

— Кому это он там подмигивает? — спросил Макгрей.

— А, как раз так и я узнал, кто они, — сказал Макнейр. — Они искали назначенного на дело прокурора.

— Прокурора? — повторил я. — Так ведь дело еще не…

— Он уже здесь, — перебил Макнейр, указывая на крепкого мужчину, на вид лет сорока пяти, но уже совершенно лысого, чей череп сиял, как добросовестно начищенный ботинок. Он помахал в ответ — слишком драматично развел руками, едва не рассыпав охапки бумаг, которыми они были заняты.

Увидев его, Девятипалый побагровел и ощерился с такой яростью, что мастиф Маккензи в сравнении с ним показался бы нежным щеночком.

— Ты его знаешь? — спросил я.

Кулаки Макгрея сжимались и разжимались, словно он был готов придушить того прямо сейчас. Он даже не услышал мой вопрос.

— Это Джордж Пратт, сэр, — поведал мне Макнейр. — Он…

— Угу, знаю я его. Этот Джордж гад добивался, чтобы мою сестренку судили за убийство, — наконец исторг из себя Макгрей. — Этот ублюдок хотел притащить ее в суд и выставить всем на потеху, чтобы продемонстрировать, что она не потеряла ра… — Макгрей зарычал, лицо его горело огнем. — Доктору Клоустону даже пришлось дать показания. Пратт вился вокруг него, как чертов стервятник, пытаясь сломать старика. Хотел, чтобы тот признал, что Фиалка не сумасшедшая. Что она убила… — Он не смог закончить предложение, в глазах у него пылал такой гнев, что он едва сдерживался. — Бедный старик Клоустон едва не рыдал.

— Клоустон? — эхом откликнулся я. Представить, что кто-то сумел так обидеть главу Эдинбургской лечебницы для душевнобольных было решительно невозможно.

— Я слышал, как он говорил мистеру Фоксу и этой самой Гертруде, что цыганку, верное дело, повесят, — сказал Макнейр, кивнув в сторону галерки. — Он уже прознал, что расследование отдадут ему, если шериф направит дело в суд.

— Твою же мать, — выругался Макгрей настолько громко, что почти все вокруг его услышали.

Пратт заметил, что мы уставились на него через весь зал, и отвесил нам дерзкий кивок.

Похоже, он собирался к нам подойти, и я уже приготовился к кровавому побоищу. К счастью, в этот момент появились присяжные и шериф, и приставы потребовали тишины в зале суда. Когда люди начали подниматься, в зале снова поднялся шум, но он быстро утих.