Оскар Мюриэл - Темные искусства

Я бросил свечи и дневник на свой стол и сел, заставив себя сделать несколько глубоких вдохов. Мне нужно собрать всю историю воедино, предотвратить казнь и только потом предъявить судебно-медицинское заключение. Но для этого я должен был мыслить ясно. Надо было сосредоточиться.

Начнем с дневника.

Я перелистал его до записей, сделанных еще до сеанса, узнав абзацы, которые читал десятки раз. Макгрей сделал массу карандашных пометок, особенно в тех местах, где почерк девицы был не очень разборчив. Я подумал, что сейчас он, должно быть, держит Катерину за руку, пока та стоит на коленях, слушая, как священник молится за нее.

Его пометки меня порадовали, поскольку сэкономили мне ценное время. Я листал страницы, а пульс мой учащался, когда я добрался до того места, которое искал…

Мадам Катерина очень терпеливая наставница. Она рассказала, что дух бабушки Элис очень скрытен и зол. Чтобы призвать ее, понадобятся специальные обряды и подношение…

Нам нужно будет как-то очистить помещение …

Еще одна запись, сделанная пару дней спустя, заставила мое сердце и вовсе пуститься вскачь. Она гласила:

Я нашла в подвале старые бабушкины свечи. Квитанция была приложена к обертке. Она сообщила мне все, что я хотела знать. Бабушка Элис сама освятила эти свечи.

Я рассказала о них мадам Катерине и спросила, сможем ли мы использовать их для очищения комнаты.

Она сказала, что они подойдут.

Подумать только, все эти годы они лежали там, забытые всеми! Нет способа лучше, чтобы связаться с дорогой бабулей!

Я полистал страницы и внимательно их просмотрел, но больше ничего не нашел. « Нет способа лучше, чтобы связаться с дорогой бабулей! » Это было последнее упоминание свечей.

— Подозрительно, но не слишком убедительно, — проворчал я. — По крайней мере, без заключения медика…

Я вытащил свечи из обертки. Под ними нашлась пожелтевшая квитанция с почти выцветшими буквами. Я вспомнил, что уже видел ее несколько недель назад — казалось, будто прошли годы, — и крайне осторожно поднес ее к лампе: мне не хотелось спалить то, что могло оказаться решающей уликой.

Часть слов была написана чернилами, но большинство — карандашом, едва различимым, и выведены они были очень неверной рукой. Дело усугублялось тем, что почерк был очень мелкий.

Я подскочил к столу Макгрея и, покопавшись у него в ящиках, извлек оттуда его толстую лупу. Прищурившись, я снова взглянул на квитанцию и, спустя, кажется, бесконечный отрезок времени, сумел расшифровать всего несколько слов:

36 освященных свечей…

Миссис Элис Шоу

15.00 фунтов…

— Пятнадцать фунтов за свечи ! — вскричал я.

Я продолжил изучать листок. На самом краешке страницы еще более мелким почерком была выведена подпись, которой я разобрать не смог, а еще…

Тупик Мэри Кинг, 31б

Я поднял голову и ахнул.

— Тупик Мэри Кинг!

Все нахлынуло на меня разом. Я инстинктивно потянулся к нагрудному карману в поисках своей маленькой записной книжки, прежде чем понял, что я все еще в пижаме. Книжка осталась дома. Я почти видел ее, лежащую на ночном столике возле моей кровати. К счастью, я хорошо помнил те слова — слова, которые Катерина произнесла, когда дотронулась до жемчужного ожерелья Марты и шиллинга Бертрана.

« Здесь что-то слышно… Как будто она что-то шепчет. Одно и то же слово, снова и снова… Мэри…»

Затем я взглянул на семейное древо, на даты, когда на свет появились дети Гренвилей. Я вспомнил, что Марта Гренвиль, которая не могла зачать восемь лет, обратилась за помощью к бабушке. И что бабушка Элис давала ей снадобья… Травяные чаи «с черного рынка», как рассказала мне Элиза Шоу. Существовало ли место лучше для ведьмовской лавки, чем глухие закоулки тупика Мэри Кинг!

Я посмотрел на другую сторону семейного древа. У Пруденс, старшей дочери Элис, была та же самая проблема. Она родила желтокожего Уолтера в 1851 году и в следующий раз забеременела лишь спустя восемнадцать лет, незадолго до своей смерти. Не без помощи материнских снадобий.

— Элис хорошо разбиралась в своих оккультных искусствах, — пробормотал я.

Я поднялся, уже готовый отправиться в Кэлтон-хилл, но все-таки помедлил.

На руках у меня было не так уж много доказательств: пара загадочных записей из дневника Леоноры, несколько свечей и выцветшая квитанция из лавки, ныне погребенной в обломках где-то под эдинбургской Хай-стрит. Палачи посмеются надо мной, если я заявлюсь со всем этим добром к подножию виселицы.