Наталья Александрова - Черное Рождество

Он снова постучал и зычным голосом крикнул:

– Откройте, полиция!

Когда и эти решительные меры не привели к желаемому результату, пристав достал свой знаменитый удивительно переливчатый свисток и засвистел так, что с соседской крыши посыпалась черепица, а у железнодорожной вдовы Олимпиады Самсоновны Зюкиной заложило правое ухо.

Когда на свист сбежались значительные полицейские и вспомогательные силы, выломали дверь и обследовали подозрительное жилище, сотрудников подпольной типографии уже и след простыл.

Однако найденный типографский станок, печатные формы и пробные оттиски листовок, брошенные за ненадобностью, однозначно говорили о криминальном характере творившихся здесь дел. Железнодорожная вдова мало что поняла, но пришла к выводу, что соседи ее больше беспокоить не будут и ничто не угрожает в дальнейшем ее заварным булочкам, бланманже и воздушному пирогу а-ля буше.

Пристав Семикуров, почувствовав политический запашок обнаруженного вертепа, вдовицу поскорее отправил восвояси. Правда, и самого Семикурова очень скоро отправили заниматься обычными делами вроде битвы греков с татарами подъехавшие чины из военной контрразведки.

Семикуров тяжело вздохнул, подумал, что, как всегда, работа достается одним, а лавры другим, и отправился увещевать печника Хряпина.

Двумя часами позднее в маленьком портовом трактире бывшие сотрудники прекратившей свое существование подпольной типографии разговаривали с товарищем Макаром.

– Одно, товарищ Макар, хорошо, – убежденно говорил вожаку подпольного комитета Яков Моисеевич Гольдблат, – хорошо, что успели отпечатать воззвания и спасли весь тираж. – Старый печатник скосил глаза на стоящий под столом объемистый саквояж вроде тех, с какими ходят дипломированные акушерки. – Одно плохо: лишились мы типографии, а без типографии комитет – как без рук.

– Не иначе как Борщевский типографию провалил, – убежденным голосом резюмировал товарищ Макар.

– Что вы, товарищ Макар! – горячо вступился за Борщевского Гриша Якобсон.

– Борщевский – проверенный товарищ. Он нам много дельного посоветовал, когда в типографию заходил. У него от самого Мокроусова мандат… – Этот мандат он мог в контрразведке получить, – жестко ответил Макар, – настоящего Борщевского убили, а этому провокатору мандат отдали.

– Не может быть! – горячился Гриша. – Это ведь он для нас текст воззвания составил, такой текст замечательный, что прямо за душу берет! Сразу чувствуется, что пламенный революционер!

– Дай-ка сюда!

Председатель подпольного комитета разложил на коленях листовку и пробежал глазами:

"Солдаты Белой армии!

За что вы воюете? За буржуазию и их приспешников, генералов, которые набили чемоданы и одним глазом смотрят на Керчь, другим – на Перекоп, часто оглядываясь на Константинополь? За контрразведчиков, продажных людишек, расшаркивающихся по-холопски перед генералами, выдавая истинных борцов освобождения трудящихся. Они смакуют последние события дня, но мы им скажем: напрасно, господа, преждевременное ликование. На месте одного замученного встанут десятки, сотни борцов, и час расплаты приближается!

Мы обращаемся к вам и надеемся, товарищи солдаты и офицеры, что наш призыв не останется пустым звуком. Вы все, как один, по первому нашему сигналу, должны выступить с оружием в руках на улицу и действовать по указанию подпольного комитета.

Не дайте уйти буржуазии и их приспешникам, генералам! Недалек тот день, когда над Севастополем будет развеваться красное знамя! Покидайте ряды белых!

Идите к нам! Мы гарантируем вам жизнь, а мерзавцам пощады быть не может!

Да здравствуют рабочие и крестьяне!

Да здравствует Третий Интернационал!

Да здравствует всемирная революция!"

– Доверчив ты, товарищ Якобсон, – холодно возразил Макар, – это у тебя от молодости и недостаточной пролетарской сознательности. Вот пройдешь царскую каторгу и белогвардейские застенки, тогда совершенно по-другому будешь людей оценивать.

Сам товарищ Макар в белогвардейских застенках тоже не бывал, не говоря уж о царской каторге, но любил красиво выразиться и производил этим на товарищей сильное впечатление. Во всяком случае, Гриша ему больше не возражал.

– Поглядите, что получается, – продолжал товарищ Макар гнуть свою линию, – денег этот Борщевский не донес, а объясняет это как-то сомнительно. В Симферополе побывал, и вот вам: сегодня узнаю, что симферопольская ячейка разгромлена.