Леонид Юзефович: Журавли и карлики

– Машина старая, есть проблемы. Забыл сказать, чтобы мотор не заводил, – сокрушался Баатар.

Свою карту он получил назад в обмен на то, что умолчал в протоколе о ее пропаже. Бизнесмен был человек влиятельный, ссориться с ним никто не хотел. Видимо, дело решили квалифицировать как мелкое хулиганство, а смерть Жохова – как результат несчастного случая.

Он уже почти полсуток был мертв, плыл в потустороннем мраке, невесомый, легкий как пух от уст Эола. Вскоре ему предстояло увидеть Ясный Свет и узнать его среди обманных огней, гораздо более красивых и ярких. Они еще не появились перед ним, сейчас его окружала тьма, а здесь повсюду, куда ни глянь, лился с небес ясный свет золотого сентябрьского дня. Монгольское лето, последнее из трех, не торопилось уступать очередь зиме.

За рекламным щитом с надписью про единственное место в мире, не испорченное человеком, в кармане у Баатара защебетал мобильник.

– Жена звонила, – пояснил он, закончив разговор и еле сдерживаясь, чтобы не расплыться в улыбке. – Норвежцы не обманули, все сделали как обещали. Приглашение пришло.

– Какое приглашение? – не понял Шубин.

– На семинар. В октябре полечу в Гонконг.

Чуть позже сквозь гудение изношенного двигателя слышно стало, что Баатар тихонько поет. Жена попросила его перестать, он послушался, но ненадолго. Через пару минут пение возобновилось.

– Оставь, пусть, – шепнул Шубин жене, собравшейся опять сделать ему замечание.

Он полез в сумку, достал ксилограф. Эту аукционную вещь Жохов продал ему со скидкой, за сто пятьдесят долларов вместо двухсот. Тоже немало, но доска того стоила.

Темное прямоугольное поле покрывала угловатая вязь тибетских букв. Сами по себе странные, они казались еще причудливее оттого, что вырезаны в зеркальной проекции. Наверху распластался в полете волшебный конь химорин с клубящимися вокруг копыт облаками, а внизу в мирном соседстве располагались могендовид и свастика. Резчик понятия не имел, что они могут означать еще что-то, кроме вечного круговорота жизни и столь же бесконечного превращения одного в другое, подобное прежнему, как любой из шести лучей этой звезды – пяти остальным.

За опущенными стеклами шумел ветер, Баатар пел. Он радовался, что сегодня вернется домой, обнимет жену, а потом полетит в Гонконг, и если кто-нибудь спросит, почему у Иисуса Христа нет ни братьев, ни сестер, встанет и ответит: «У Бога много сыновей и дочерей, все мы Его дети, все мы братья и сестры». Включая китайцев и бурят.

– Это старинная песня, мы ее вчера слушали, – сказал он важно, словно иначе ему бы в голову не пришло петь в такой день.

– О чем она? – спросил Шубин.

– Жили три брата. Скота у них не было, ничего не было, они сели на лошадей и поехали в разные стороны искать счастье…

Жена взглянула на Шубина. Глаза ее мгновенно намокли, но сквозь слезы она улыбнулась ему той улыбкой, за которую он когда-то ее полюбил и любил до сих пор, и знал, что будет любить до смерти.

– Один поехал на восток, в Китай, – рассказывал Баатар, – другой – на юг, в Тибет, третий – на север, в Россию. Прошло много лет. Первый стал китайским генералом, второй – ученым гелуном, третий – большим русским начальником, но счастья не нашли. Они вернулись домой и сказали: «Скакать на коне по родной степи – вот счастье!»

Выпавший ночью снег растаял, день выдался солнечный и теплый. Вокруг опять была рыжая осенняя степь, голые холмы в цветовой гамме от бурого до фиолетового. Среди них выделялся один угольно-черный. Казалось, его выжгло степным пожаром, но скоро Шубин увидел, что просто на нем лежит тень облака.