Стивен Сейлор: Загадка Катилины

Я вздохнул.

— Все это так сложно. Или не сложно, если человек следует голосу разума и отворачивается от всего недостойного.

— Но разве можно так поступать? Марк Целий сказал, что ты многим обязан Цицерону.

— Да, это правда.

— Без Цицерона у нас не было бы поместья.

— Могло бы не быть, — поправил я его. Но его невинные глаза заставили меня признаться. — Ну да, хорошо. Без Цицерона мы бы не владели всем этим. Если бы он не встал на мою защиту, то судьи, подкупленные Клавдиями, съели бы меня живьем прямо в здании суда. И я ему многим обязан, нравится он мне или нет. Но что толку в поместье, если я должен расплачиваться за него тем, что буду пускать в него людей вроде Катилины и таким образом приводить Рим к самому моему порогу?

— Неужели Рим и вправду так ужасен? Мне здесь нравится, папа, но иногда я скучаю по городу, — Его глаза загорелись. — Знаешь, по чему я скучаю больше всего? По праздникам, когда устраивают игры и скачки! Особенно по скачкам.

«Конечно, ты скучаешь по ним, — подумал я. — Ведь ты молод, а в молодости так хочется развлечений». Себя я чувствовал глубоким стариком.

— Празднества — это еще одна форма обмана народа, Метон. Кто их оплачивает? Различные магистраты, избираемые каждый год. А зачем? Тебе они скажут, что стараются угодить богам и почтить память наших предков, но на самом деле они хотят произвести впечатление на толпу и потешить собственное величие. Толпа поддерживает тех, кто устраивает наиболее пышные зрелища. Абсурд! Зрелища всего лишь служат определенной цели: избиратели отдают голоса за их устроителей. В конце концов, это всего лишь борьба за власть — власть над судьбами и благосостоянием людей, над жизнями и смертями, над целыми странами. Вновь и вновь я вижу, как люди, увлеченные играми и зрелищами, отдают свои голоса за человека, который впоследствии будет действовать против их интересов. Совершенная глупость! Покажи им этого предателя на улице, так они ответят: «Зато он устроил такой великолепный праздник!» И не важно, что он сократил число представителей в Форуме или провел несколько суровых законов — он ведь привез белых тигров из Ливии, показал их в цирке, а как прошло открытие храма Геркулеса! Кого больше порицать за такую глупость — циничного политика, у которого совсем не осталось никаких принципов, или римских граждан, позволяющих себя дурачить? — Я покачал головой. — Видишь, как я волнуюсь, Метон, Мое сердце бьется, и лоб вспотел. Когда-то я принимал всю эту игру за чистую монету; потом думал, что такова жизнь и что ничего особенно плохого здесь нет — так уж устроен свет, и можно даже повеселиться, глядя на разнообразные людские дела, какими бы низкими и коварными они ни были. Что более важно — я ничего поделать не мог, и поэтому мне приходилось принимать правила игры. Мой образ жизни и занятий свел меня с некоторыми влиятельными людьми, и я больше других знаю, что скрывается за политикой. Я с гордостью думал, что становлюсь опытнее и мудрее, но какова цена подобной мудрости, если она ведет к познанию того, что от тебя в этом мире ничего не зависит? Теперь, когда я постепенно старею, Метон, я все менее способен переносить глупость людей и злонравие их правителей. Слишком много я повидал страданий, причиняемых непомерными притязаниями самолюбцев. Если не можешь вмешаться в ход событий, то лучше скрыться подальше от суеты! И вот появляется Цицерон и вновь вызывает меня на арену — так же и гладиатора принуждают сражаться против его воли.

Метон немного подумал и спросил:

— А Цицерон плохой человек, папа?

— Лучше многих. Хуже некоторых.

— А Катилина?

Я вспомнил свой последний разговор с Клавдией — когда она начала говорить о Катилине и я ее прервал.

— Наша соседка называет его диким безумцем.

— А он такой и есть?

— Цицерон бы с этим согласился.

— А как ты думаешь, папа? — нахмурился Метон. — Или мне не стоило спрашивать?

Я вздохнул.

— Нет, Метон, спрашивай. Раз уж я дал тебе волю и усыновил, ты являешься римским гражданином, как и другие римляне, и ты скоро наденешь взрослую тогу. Кому еще учить тебя разбираться в хитросплетениях политики, как не отцу, даже если я с радостью откусил бы язык, лишь бы не делать этого?

Я замолчал, чтобы перевести дыхание, и взглянул на дом. Люди Целия все еще отдыхали, сам Целий вернулся в библиотеку. Вероятно, сейчас он разглядывает мои немногочисленные книги, большинство из которых я получил в дар от Цицерона. Рабы принялись за свои ежедневные обязанности; скот спал в своих загонах. Я мог бы остаться на холме до вечера, но скоро Вифания пошлет за мной Диану и позовет нас ужинать. Все-таки нужно проявить гостеприимство по отношению к Марку Целию. Но он снова начнет настаивать на своем, и как я тогда откажусь?