Йен Пирс - Перст указующий

– А это так?

– Насколько я понял, он недавно отказал тебе в месте?

– Да, и без всякой разумной причины.

– И ты была на него зла?

– Да, и очень. Само собой. А кто бы не озлился? Я работала на него усердно и хорошо, и меня не в чем было упрекнуть.

– И ты пришла к нему в кофейню? Зачем?

– Я думала, что у него достанет сердца помочь моей матери. Я хотела занять у него денег. – Она гневно посмотрела на меня, словно отвергая и жалость, и порицание.

– И он тебе отказал?

– Вы ведь сами видели.

– Ты приходила к нему в комнату в ночь его смерти?

– А кто-нибудь говорит, что приходила?

– Да.

– А кто?

– Не знаю. Будь добра, ответь на вопрос. Он очень важен. Где ты была в тот вечер?

– Это вас не касается.

Я понял, что мы зашли в тупик. Если я буду настаивать, она уйдет, однако она ничуть не утолила мое любопытство. И какие у нее могли быть причины для скрытности? Никаких, настолько важных, что ради них стоило бы разжигать подозрения, и уж к этому-то времени она должна была понимать, что я стараюсь ей помочь. И я попытался в последний раз, но она снова уклонилась от ответа.

– Была ли какая-нибудь толика правды в этих сплетнях?

– Ни про какие сплетни я не знаю. Скажите мне, доктор, кто-нибудь утверждает, что доктор Гров был убит?

Я покачал головой:

– Не думаю. Пока нет причин так думать, и его должны похоронить нынче вечером. После этого вопрос будет закрыт. Бесспорно, смотритель, насколько я могу судить, искренне верит, что ничего подозрительного в его смерти нет.

– А вы? Во что верите вы?

Я снова пожал плечами.

– Мне часто доводилось слышать, как люди в возрасте Грова и ведшие сходный образ жизни внезапно умирали в том или ином припадке, да и вообще меня это мало касается. Моя главная забота – твоя мать и мой метод лечения, который я к ней применил. А стул у нее был?

Она покачала головой.

– Не забудь, что его надо сохранять, – продолжал я. – Они будут для меня весьма важны. Не позволяй ей вставать и не давай ей мыться. А главное, держи ее в тепле. И если в ее состоянии произойдет какая-то перемена, немедля дай мне знать.

Заупокойная служба по Грову была торжественной и чинной. Она началась вскоре после того, как стемнело. Весь день, полагал я, велись приготовления к ней: садовник колледжа приготовил могилу в аркаде рядом с часовней, хор мальчиков поупражнялся, а Вудворд сочинил надгробную речь. Я решил присутствовать, едва услышал от Лоуэра, что, по его мнению, никто возражать не станет. Как-никак Гров был одним из немногих моих знакомых в Оксфорде. Но я настоял, чтобы и он пошел: что может быть хуже, чем присутствовать на погребальной церемонии и не знать, как себя вести?

Он долго ворчал, но наконец согласился. Насколько я понял, дух Нового колледжа был ему не по вкусу. Когда служба началась – часовня переполнена, служащие священники в облачениях, – мне стала ясна причина этого.

– Вы должны мне растолковать, – сказал я шепотом во время небольшой паузы, – в чем различие между вашей церковью и моей. Признаюсь, я не замечаю почти никакой разницы.

Лоуэр нахмурился.

– Здесь ее и нет никакой. Почему они не выйдут в открытую и не объявят о своей приверженности Блуднице Вавилонской – прошу прощения, Кола, – я, право же, не знаю. Они же все только этого и хотят, негодяи.

В часовне, пришел я к выводу, еще человек шесть разделяли взгляды Лоуэра, и не все они в отличие от него вели себя подобающе. Томас Кен, тот, кто вступил в спор с Гровом за обедом, подчеркнуто ни разу не встал во время службы и громко разговаривал, когда звучал реквием. Доктор Уоллис, который так грубо обошелся со мной, сидел, скрестив руки на груди, с безмолвным неодобрением искушенного в делах веры. А кое-кто даже смеялся в самые торжественные мгновения, и окружающие бросали на них возмущенные взгляды. И настала минута, когда я подумал, что нам выпадет большая удача, если заупокойная служба не перейдет в открытую драку.

Однако каким-то образом она завершилась тихо, и мне почудился вздох всеобщего облегчения, когда Вудворд произнес завершающее благословение, с белым жезлом в руке вышел из часовни во главе похоронной процессии и направился, огибая аркаду, к открытой могиле. Четыре члена факультета держали тело над зияющей ямой, Вудворд готовился прочесть заключительную молитву, как вдруг в задних рядах поднялся шум.

Я поглядел на Лоуэра: оба мы не сомневались, что страсти наконец вырвались наружу и последние минуты Грова на земле будут осквернены спором из-за доктрины. Некоторые члены факультета в возмущении обернулись; по толпе пронесся ропот, и, раздвигая ее, вперед с видом крайнего смущения вышел дородный мужчина с седой бородой, в толстом плаще.